Красный ветер

— Сестра, попросите врача, чтобы этого негодяя убрали из нашей палаты. Его место — на виселице, а не среди честных людей…

И Матеотти все понял: он в плену. И люди, которые находятся в одной с ним палате, — республиканцы. Его враги. Он сказал:

— Я такой же солдат, как и вы. Я выполнял приказ. Я не фашист.

— Приказ? — Это проговорил все тот же, на ломаном итальянском. — Приказ? Тебе приказывали стрелять по окнам мирных домов? Приказывали давить своим танком мирных людей?.. Ты — бандит, а не солдат. Вон, смотри, смотри на того человека! — Ему указали на сплошь забинтованного, с опаленным лицом — кажутся живыми одни глаза! — парня, с трудом приподнявшегося на локте и не спускающего с Матеотти глаз. — Это твой соотечественник. Тоже солдат. Из батальона Гарибальди… Скажи, Морони, что ты думаешь обо всем этом?

— Сволочь! — не сказал, а выдохнул итальянец. — Сволочь! Позор.

И больше — ни слова. Отвернулся к стене и замер. Было только слышно, как он тяжело, сдерживаясь, постанывал от боли.

Матеотти самому сейчас бы кричать от физических страданий — тело ломило так, будто оно прошло через дробилку, — но, странно, в эту минуту он меньше всего думал о боли. Нестерпимо были то презрение, которое он видел и испытывал, та ненависть к нему, которую никто не хотел скрывать. Этот солдат, итальянец Морони, точно плюнул ему, лейтенанту Матеотти, в лицо: «Сволочь! Позор!». Что он, Матеотти, сделал бы с ним, если бы вдруг остался один на один, да не здесь, а в расположении своих частей? Пристрелил бы? Изувечил бы? Отдал бы его в руки заплечных дел мастеров из контрразведки, которые умеют превратить человека в студень?

И вдруг мысль, что он не испытывает к солдату Морони никакого зла, настолько поразила Матеотти, что он долго, очень долго лежал и прислушивался к самому себе, копаясь в своих чувствах и не находя ответа на неожиданно вставший перед ним вопрос: «Что же случилось? Что со мной происходит? Почему не только к итальянцу Морони, так грубо меня оскорбившему, но и ко всем здесь присутствующим моим врагам я не питаю ни ненависти, ни такого же ответного презрения?»

Так, не найдя ответа на свой вопрос, он и забылся, не то уснув, не то погрузившись в дремоту…

А на другой день в палату принесли газеты. Сбившись в тесный кружок, раненые горячо обсуждали положение на мадридском фронте, но чаще всего Матеотти слышал произносимые ими с особой торжественностью и с особой почтительностью имена: Колли, Паланкар… И когда они произносили эти имена, все почему-то поглядывали на него, на Матеотти. Потом солдат Морони с помощью медицинской сестры поднялся со своей койки и, превозмогая боль, проковылял к Матеотти. Матеотти попытался отодвинуться, думая, что солдат присядет на край его кровати, но тот опустился на подставленную сестрой табуретку.

— Смотри, — Морони протягивал Матеотти газету. — Видишь?

На первой полосе — два портрета в черных траурных рамках. Незнакомые Матеотти люди: у одного — веселые озорные глаза, улыбка во весь рот, дымящаяся сигарета, зажатая между большим и указательным пальцами… Другой — постарше, с мягкими чертами лица, из-под полуопущенных век смотрят мудрые, слегка утомленные глаза.

— Кто это? — спросил Матеотти у солдата.

— Моряк Колли и крестьянин Паланкар… Это они уничтожили два ваших танка… Ценою своей жизни… Понимаешь? Понимаешь почему? Потому, что они не хотели жить под каблуками таких фашистов, как ты… И не хотели, чтобы их детьми и внуками командовали подобные тебе ублюдки… И чтобы своими грязными сапогами вы топтали землю их прекрасной Испании…

Солдат умолк, некоторое время сидел, раскачивая подвязанную бинтом руку, потом усмехнулся и сказал:

— Один из них — твой крестник… Можешь взять эту газету на память. Если тебе удастся вернуться в Италию — покажешь ее своим близким…

* * *

Лейтенант Матеотти мог вернуться в Италию. Но он не торопился.

Месяц, проведенный в мадридском госпитале, на многое открыл ему глаза. Когда его выписали из госпиталя и сказали, что он будет обменен на оказавшегося в фашистском плену республиканского танкиста, Матеотти ответил:

— Я не хочу.

— Не хотите? — удивились в штабе. — Вы не хотите вернуться к своим?

— Не хочу.

— Боитесь?

Матеотти пожал плечами и ничего не ответил.

— Напрасно боитесь, — сказали ему. — Вас там считают героем. О вас говорят как о примерном солдате дуче. По-нашему мнению, бояться вам нечего.

Тогда Матеотти сказал:

— Я не боюсь. Я знаю, что они ничего плохого мне не сделают. Но я не хочу снова к ним возвращаться. Вы не понимаете?

— Не понимаем.

— Мне трудно это объяснить… Моряк Колли, крестьянин Паланкар, солдат батальона Гарибальди Морони… Против кого же я воевал? Против них? Урелли был прав…

— Кто такой Урелли? — спросили у него.

— Урелли? Итальянец. Офицер. Его уничтожили за то, что он говорил правду… Нет, я не хочу возвращаться к ним.

— Что же вы думаете делать?

— Не знаю… Мне хотелось бы быть вместе с солдатом Морони. Мне хотелось бы хоть частично искупить спою вину перед вашей страной и вашим народом…