Странно, но в каждом из них Эскуэро находил что-то общее с Буильей. Почему — он и сам не знал. Буилья никогда не был военным человеком, за всю жизнь он никого ни разу не ударил, ни на кого даже не поднял руку, но в то же время Эскуэро не сомневался, что этот самый Буилья за горсть песет готов любому перегрызть горло, и посади его на самолет — он с таким же восторгом, как фашистские летчики, станет уничтожать на земле все живое.
Фашизм для Эскуэро начинался с Буильи, хотя Эскуэро и не знал, фашист Буилья или нет. Сейчас он жалел только об одном: «Альбатрос» «Альбатросом», но надо было пустить ко дну и самого Буилью. Подкараулить на берегу, стукнуть камнем по черепу и — в Бискай.
«Ну, ничего, — успокаивал самого себя Эскуэро, — я еще до него доберусь…»
Однажды, заправляя самолет горючим, он как бы между прочим сказал механику:
— Наверно, интересно смотреть на людей, которых вы с бреющего расстреливаете из пулеметов… Кричат, падают, мечутся…
Механик посмотрел на него с пристальным вниманием, потом подошел поближе и, вытирая тряпкой испачканные маслом руки, спросил:
— Хочешь посмотреть? Это действительно забавное зрелище…
— Хочу, — не раздумывая, ответил Эскуэро.
— Правда, немного страшно, — добавил механик.
— Ничего.
— Ладно. Я поговорю с командиром. Только потом не жалей.
— Не пожалею.
И вот Эскуэро на борту «юнкерса». В воздухе он первый раз.
Не отрываясь смотрит на землю — она кажется необыкновенно далекой и непонятной. Вроде та же самая земля, которую он хорошо знает, и будто что-то совсем другое. Будто другая планета. Зеленые квадратики сменяются желтыми прямоугольниками, вместо речек — змеистые тонкие ленты. По едва различимым дорогам ползут и ползут странные насекомые, похожие на муравьев. Небольшие городишки напоминают картинки — на зеленом холме прилепилась кучка нарисованных домиков, а за холмом опять паутинки дорог и змеистые ленты речушек.
«Красиво, — думает Эскуэро. — Как во сне…»
Сейчас он забыл, что идет война — о ней ничего не напоминает. У него такое чувство, будто он — мальчишка, сидит на берегу Бискайского залива и листает интересную книгу с красочными рисунками. И слышит не надсадный гул моторов, а шум накатывающихся на берег волн.
И вдруг до него доносятся слова:
— Заходим на цель!
На секунду-другую он ощутил полную невесомость, а потом его вдавило в сиденье, и он понял, что машина вошла в пикирование. Земля летела на него с невероятной скоростью, и это была уже другая земля — мрачная, черная, искалеченная взрывами бомб, дымящаяся, изрезанная окопами и ходами сообщений. И не насекомые, похожие на муравьев, ползали по ней, а сотни солдат разбегались по сторонам, и машины сворачивали с дорог, по которым шли, и хаос царил на этой земле в предчувствии беды. Сбросили бомбы.
Куда они упали, Эскуэро не видел. Но он знал, что упали на людей, он слышал, как штурман закричал: «Муй бьен!» Штурман был доволен: это значило, что там, внизу, в клочья разорвало десятки солдат, контузило, искалечило на всю жизнь, сделало слепыми, безногими и безрукими.
«Муй бьен!»— повторил штурман.
Эскуэро видел его лицо. Уже немолодое, но красивое, смуглое, улыбка открывала необыкновенно белые и ровные зубы. Скупщик рыбы Буилья ни одной черточкой не был похож на штурмана, а Эскуэро казалось, что оба они из одной породы. И тот и другой — Буилья. И тот и другой — фашисты.
Бортмеханик краешком глаза взглянул на Эскуэро. И тоже улыбнулся. Но совсем по-другому. Ничего веселого в его улыбке не было. И никакой радости. Он словно хотел еще раз спросить у Эскуэро: «Ну что, красивое зрелище? Жалеть не будешь?».
Теперь они летели вдоль широкой долины на высоте не более двухсот метров. Навстречу им мчались редкие оливковые рощи, там и сям разбросанные домишки, мулы с плетущимися за ними крестьянами. Опять мирная жизнь и мирная земля. Правда, крестьяне испуганно шарахались по сторонам — они уже, наверное, знали, кто сидит в этих машинах. Животные тоже сломя головы бросались подальше от троп — их до смерти пугал гул моторов…
Эскуэро — бледный, подавленный, растерянный — прокричал в ухо механику:
— Теперь домой?
Механик пожал плечами:
— Как решит командир.
А тот вдруг увидел толпу людей, сгрудившихся на площади небольшого городка. Может быть, пилот и пролетел бы мимо, но, взглянув вниз, заметил, как два или три человека из этой толпы, среди которой было немало женщин и детей, подняли руки и угрожающе замахали руками.
— Ах вы, красные сволочи! — громко выругался командир. — Ах вы, недоноски!
Однако и этот городишко, и толпа на его площади уже остались позади, и Эскуэро с облегчением вздохнул Он-то ожидал, что сейчас на его глазах разыграется трагедия. Перекошенное яростью лицо летчика, зловещая улыбка штурмана, что-то крикнувшего командиру самолета, — нет, Эскуэро не сомневался в их желании наказать тех, кто посмел выразить свою ненависть. И теперь, взглянув на бортмеханика, сказал с нескрываемой радостью:
— Пронесло…
Вряд ли тот расслышал его слова. Скорее всего, он проста понял, о чем говорит Эскуэро. И, нахмурясь, отрицательно покачал головой.