Красный ветер

На грязном, заплеванном полу была разбросана старая солома, служившая постелью, — ничего другого в помещении не было. Когда часовой закрывал дверь, здесь наступала такая кромешная тьма, что человек не мог разглядеть свою руку, поднесенную к глазам. Тот, кто однажды здесь побывал, называл конуру склепом. Времени в этом склепе как будто не существовало: никто не мог знать — утро сейчас, день или ночь…

Эскуэро провел в склепе пока лишь сутки, а ему казалось, что заточили его сюда уже месяц назад. Вначале он несколько часов подряд валялся на соломе, тупо глядя в темноту и ни о чем не думая, потом начал метаться по конуре, натыкаясь на стены и на чем свет кляня Буилью, сыгравшего в его судьбе роковую роль, командира «юнкерса» и штурмана, а заодно с ними и всех этих сволочей фашистов. Затем, подойдя к двери, начал колотить в нее кулаками и ногами и кричать невидимому часовому:

— Открой, ублюдок, я должен увидеть эту суку — капитана! Открой или, когда я выйду, перегрызу тебе глотку!

И услышал в ответ глухой, словно из потустороннего мира голос:

— Успокойся, парень. Я такой же солдат, как и ты, и такой же, как ты, подневольный человек. Если я выпущу тебя отсюда — сам займу твое место. Это в лучшем случае. А в худшем…

Еще через несколько часов Эскуэро сказал часовому:

— Слушай, солдат, я ведь голодный… Сколько меня тут держат?

— Сколько тебя тут держат — я не знаю, — ответил часовой, — а насчет того, что ты голодный, так это конечно. Когда человек долго ничего не жует, он всегда голодный. Потому что у него пустой желудок… Я как-то сидел вот в таком же склепе двое суток, и мне не давали даже сухой корки. И знаешь, что я тебе скажу, парень? У меня началась такая икота, какой тебе и во сне не снилось. Ик, ик, ик — через каждую секунду целый залп. И будто выворачивает меня наизнанку… Зато когда, я выскочил на свет божий — в первую очередь побежал на кухню, там у меня знакомая была, вдовушка, я с ней, сам понимаешь, не только про луну разговаривал…

— Чего ты понес! — выругался Эскуэро. — Я тебе про голод, а ты — «вдовушка», «луна»…

— И я про то же, — солдат-часовой был, наверное, из тех, кто не прочь поболтать по любому поводу. — И я про то же, парень… Она, вдовушка эта, говорит: «Ты, Орестес, сразу много не ешь, потому что если сразу — окочуриться можно». Ну а я смеюсь. Уплел с килограмм вареного мяса, вот такой кусок сыру да еще яичницу из семи яиц… Ничего, а? После этого пошли мы с вдовушкой в кладовушку — у нее там постелька. Когда у тебя брюхо не пустое, откуда и сила берется, сам понимаешь…

— Дай хоть ломоть хлеба, — попросил Эскуэро. — Человек ты или кто?

— Где ж я тебе возьму? — удивленно спросил солдат. — Чудной ты какой-то парень. «Ломоть хлеба»! Да у меня в карманах, кроме крошек гнилого табака, давно уже ничего не валялось… А правду говорят, что ты хотел господину капитану в морду дать? Вот была бы потеха! Он, конечно, живо тебя прикончил бы, но… Кое-кто тут у нас шепчется про тебя. Смелый, мол, парень, этот баск, настоящий, мол, человек… И знаешь что? Скоро меня сменит мой хороший приятель, он тоже, как ты, баск. Если он согласится, я попробую раздобыть чего-нибудь на кухне, там ведь сейчас работают простые крестьянки, они к нашему брату солдату жалостливые. Так что ты потерпи, парень… Икотка у тебя еще не началась? Когда начнется — задержи дыхание. Не дыши — и все. Говорят, помогает. Хороший глоток вина из поррона, конечно, лучше, но…

Эскуэро отошел от двери и опять лег на солому. Икотки у него не было, но от голода мутило все сильнее. И ничем не отвлечешься. Вот разве, все время думать о капитане и штурмане… Да еще о скупщике рыбы Буилье. Все они, наверное, вылупились из одного тухлого яйца. Разве женщина могла родить на свет таких скотов?! «Почему я не летчик? — с горьким сожалением подумал Эскуэро. — Поднял бы в воздух машину, сделал бы над аэродромом круг — над самой землей! — отыскал бы глазами капитана и штурмана и — из пулемета! Как они там, на площади. Чтоб и следа от них не осталось! А потом — к Буилье. Все бомбы в одно место — на дом этого паука. Почему я тогда не пристукнул его на берегу?.. А если б не механик, можно было бы придушить в воздухе и капитана. Машина, конечно, врезалась бы в землю, так разве ж это плохо? Потом люди сказали бы: „Это сделал баск Эскуэро“».