Красный ветер

Стоявшие позади баски придвинулись ближе. Руфо Эскобар видел и чувствовал, как наливаются яростью их глаза, устремленные на Альваро Кондоньеса и сидящего рядом с ним человека. Еще минута-другая — и они кинутся на них, и тогда никто и ничто их не остановит. Слишком много они выстрадали, скитаясь по стране в поисках какого-нибудь убежища для себя и своих жен и детей, слишком много полегло их друзей и близких в войне с фашистами, сердца их переполнены ненавистью, и стоит лишь загореться спичке, как смесь горя, страданий, мук тотчас взорвется.

Видел и чувствовал это и Андрее Медио. Теперь он заметно преобразился. Теперь уже не дрожали его руки, он и голову вскинул повыше, даже с камня привстал, и весь его вид говорил, о том, как глубоко возмущен он подлостью людей, совершивших тяжкое преступление.

Протянув руку в сторону арагонцев, Андрее Медио крикнул:

— Не люди это, а звери! Убить человека за несколько фунтов мяса!.. Не должно им быть прощения ни здесь, на земле, ни там, на небе.

Баски придвинулись еще ближе. Пронесся злым ветром глухой, сдержанный ропот.

А Альваро Кондоньес и его друзья сидели совершенно спокойно, и это спокойствие казалось непостижимым и даже неестественным. Никто из них до сих пор не произнес ни слова — молчали, точно немые.

И вдруг человек, сидевший рядом с Альваро Кондоньесом, сказал одному из арагонцев:

— Мигель, позови сюда Антонию.

Прошло не более двух-трех минут, и Мигель вернулся с пожилой женщиной, на плечах которой было наброшено детское одеяльце. Она спросила:

— Ты звал меня, Рубио?

— Да, — ответил Рубио. — Мигель ни о чем с тобой не говорил?

— Мигель? Он сказал, что ты зовешь меня сюда. И больше ничего…

— Хорошо. Слушай, Антония, расскажи вот этому сеньору, — он кивком головы указал на Руфо Эскобара, — расскажи вот этому сеньору и его друзьям, где был прошлой ночью Альваро Кондоньес. Где был и что делал?

— Святая мадонна! — женщина всплеснула руками. — Разве ты сам не знаешь, Рубио? Ведь ты был вместе с ним. Почему ты об этом спрашиваешь?

— Ты слышала, что я тебе сказал, Антония? — строго спросил Рубио. — Расскажи сеньору и его друзьям, где был и что делал прошедшей ночью Альваро Кондоньес. Расскажи все — от начала до конца.

— Да чего ж тут рассказывать! И почему ты разговариваешь со мной так, будто допрашиваешь меня? Я в чем-нибудь провинилась? Пресвятая дева Мария, собрал кучу мужиков и начинаешь… Скажи, бога ради, толком, чего ты от меня хочешь. Чтоб я рассказала, что прошедшей ночью делал сеньор Альваро Кондоньес? Так ты прямо так и скажи. — Она взглянула на Руфо Эскобара. — Как вас зовут, сеньор?

— Руфо Эскобар, — ответил тот и, несмотря на напряженность обстановки, не мог не улыбнуться. — Руфо Эскобар, если вам это интересно.

— Это мне не очень интересно, сеньор Эскобар, но должна же я знать, с кем разговариваю. Мы в своем небольшом городишке друг друга знаем как облупленные. Даже когда я появлюсь на чужой улице, только и слышу: «Эй, Антония, чего ты сюда забрела?» Или такое: «Слушай, Антония, Мигель сидит в кабачке Нарсисо, загляни туда, если не хочешь, чтобы твой муженек оставил там последние песеты…» Я уже не говорю, сеньор Эскобар, о нашей церквушке, где мы собираемся послушать проповедь старого падре. Там и подавно… Даже грех сказать… Вместо того чтобы со всей божественностью слушать слова падре, начинается вроде как перекличка: «Хуанито, где твоя мама?.. Кончита, ты не видела моего Мануэля?.. Слушай, Анна, ты знаешь, что Франсиско Косеро развелся со своей женушкой?..» Знаете, сеньор Эскобар, на бедного падре в такие минуты жалко смотреть. Старик начинает дергаться, как в пляске святого Витта…

— Антония! — прикрикнул на нее Рубио. — Тебя позвали сюда не затем, чтобы ты морочила людям головы. Ты поняла, о чем тебя спрашивают?