Красный волк

Ун редко получал замечания, а в этот день схлопотал сразу три и все никак не мог перестать смотреть в окно. Он не считал птиц, не пялился на дома и не пытался заглянуть в чужие окна. Просто перед внутренним взором его возникали призрачные образы северных земель с их жирными черными почвами и густой зеленью. Он представлял богатые фермы и диких макак, которых там держали в специальных загонах. Ученые изловили многих из них и научили работать на простых станках и в поле – уж очень ловко эти звери умели подражать раанам и другим разумным.

«Может быть, отец позволит нам завести такую макаку? Вот бы было забавно посмотреть, как она играет на скрипке», – Ун бы обязательно придумал для нее и другие интересные фокусы. Во время войны враг даже натаскивал этих зверей в стрельбе и создавал из них армии. Понятное дело, слабые и смешные, но какого еще зверя можно обучить таким трюкам?

«Только бы уговорить отца!».

Перед уроком литературы он сидел на лавочке возле высокого окна в коридоре и старался дочитать заданную главу из книги «Время испытаний», написанной императором Тару Завоевателем, но никак не мог поймать ускользающие слова.

– Ун-Ун, в ушах шум!

Пока он пытался справиться с размышлениями императора об устройстве мира и месте, занимаемом в нем раанами, к нему подкралась Ния и ущипнула за ухо. Он вскрикнул и попытался хлопнуть ее по запястью, но она увернулась, показав язык.

Сам бы он никогда не выбрал себе такую невесту. Конечно, ее мать происходила из древнего рода, уходящего корнями к первым жителям Раанских земель, у нее огненно-красные, как острый перец, волосы, глаза желтые, как палый осенний лист, а на щеках по два симметричных пятна, но она вредная, наглая и уже вся в прыщах. Ун очень огорчился, когда в один дождливый вечер отец вернулся домой и показал всем квадрат светло-розового картона, присланного из министерства по делам семьи.

– Утвердили, – сказал он и почти улыбнулся, а потом важно пожал руку Уна, – у тебя будет прекрасная жена.

И что-то еще он сказал. Не то «породная», не то «дородная», Ун был так огорчен выбором отца и министерства, что уже не слушал и расплакался, как маленький. А ведь его тогда уже приняли в братство! Хорошо, что никто из чужих не видел того позора.

– Ун-Ун...

Она хотела придумать еще какое-нибудь обидное прозвище, но в коридор вышел Косоглазый. Он как всегда хотел проскользнуть до крайнего кабинета незамеченным и как всегда не смог. Слишком толстый он был и глупый, да и носить светло-синюю форму братства ему не разрешалось, и в коричневом пиджачке он походил на мишень. Ния поспешила присоединиться к трем мальчикам, шествующим за ним по пятам и демонстративно кривящим глаза, а Ун подумал, что, должно быть, не так уж и плохо ходить в ее женихах. Косоглазому никакой невесты не полагалось. Старшие ребята в братстве говорили, что он вообще уже не мужчина, и что в эту школу его пускают лишь потому, что его дед был видным чиновником в Совете, и что мать его согрешила с каким-то подметавшим улицы норном. Если в разговоре возникала эта теория, Ун всегда с видом знатока замечал, что необязательно с норном, и рассказывал об их служанке, которая совершенно не была косоглазой. Да и не так плохи эти норны с их мелкими пятнами и соломенного цвета волосами. Сто лет назад они принесли клятву верности раанам и не прогадали.

Сморкавшийся и сопящий Косоглазый скрылся в кабинете, так и не сумев избавиться от «хвоста», а Ун вновь забегал глазами по строчкам книги, и вновь вернулся мыслями к северу, больше не вспоминая о толстяке.

«Если попросить, отец разрешит съездить к Черной крепости, которую штурмовал прадед? А если...».

Когда последний урок закончился, учитель нравственности устроил небольшой сбор братства. На нем объявили, что Ун уезжает и что отец его получил высокий пост, за этим последовали искренние долгие поздравления, а он стоял пунцовый, в цвет своей шевелюры, и снова и снова обещал прислать что-нибудь с севера для школьного музея.

Позже, идя к автомобилю, Ун обернулся и взглянул на белое здание школы, на плац, на флагшток, не веря, что уже не вернется сюда, и уже чувствуя себя здесь чужим. Такое же горько-щемящее чувство возникло у него дома. На подъездной дорожке стояли два грузовика, и рабочие, широкоплечие крапчатые норны, грузили в них ящики с вещами и мебель, аккуратно замотанную в несколько слоев ткани и пленки, точно обвитую паутиной. Стеклянный шкаф с наградами и шлемом пропал, но Ун не сомневался, что скоро вновь увидит их, пусть и произойдет это уже совершенно в другом месте.

Глава II

Когда поезд пронесся мимо высокой стелы из белого камня, обозначающей границы древних раанских земель, сердца империи, Ун с жадностью припал к окну, но, к собственному разочарованию, не заметил никаких перемен. Все те же степи, редкие речки, жухлые рощи в дали. Иногда в небе мелькал силуэт хищной птицы, высматривавшей с высоты мышей и зайцев. Ему казалось, что в присоединенных землях, особенно в северных провинциях, жизнь должна идти как-то иначе и пейзаж совершенно преобразиться.