Красный волк

Низко пригибаясь, он прокрался вдоль густого колючего кустарника, иногда замирая и припадая к земле, и все не переставая прислушиваться. Заметили его? А теперь? Но никаких удивленных криков не было. Наконец он добрался до той границы, где играть в прятки становилось попросту опасно – здесь можно было или начинать действовать, или замешкаться, струсить и оказаться пойманным. Отсюда, через просвет между ветками остролиста и дикой розы Ун мог рассмотреть все как следует.

Невысокая фигура Пестрой скрючилась на самом краю обрыва и смотрела вниз. Наверное, на «водомерку» или ее пассажиров. Вот девчонка подняла руку и помахала. Винтовка лежала рядом с ней. Но это неважно. Ун отыскал взглядом полосатого. Зверь складывал что-то в большой походный мешок. Винтовка за плечом. Но бояться стоило не ее, а пистолета и ножа на поясе. Носит он кобуру открытой или застегнутой? Там наветренная или подветренная сторона?

Зверь дернул полосатой лапой, затягивая завязки. Дальше медлить было нельзя.

«Одна попытка», – подумал Ун, крепче сжал нож и ринулся вперед.

Зверь заметил его почти сразу, повернулся, закричал, потянулся к поясу, но было уже слишком поздно.

Первый удар пришелся в грудь, во что-то твердое – в ребро? – полосатый попятился, падая на спину, Ун придавил его, удерживая коленом, ударил снова, целя под выставленные вперед лапы, лезвие вошло в мягкое брюхо, а потом еще, и еще раз, скользкие горячие пальцы схватили Уна за шею, попытались сжать, но, после нового взмаха лезвия, только слабо скользнули по коже, едва-едва оцарапав ее, и опали, как отрубленные ветки. Зрачки в пустых синих глазах, переполненных не то удивлением, не то неверием, сошлись в точки.

Над головой Уна гавкнул выстрел.

«Одна попытка».

Дело надо было довести до конца. Звери были живучи.

Ун ударил еще раз, и хотя полосатый все трепыхался, но движения его стали, скорее, рефлекторными, а не подчинявшимися какой-то воле. Лапы тянулись не к шее охотника, не к оружию, а к собственному вспоротому животу, сгребали в пригоршни светло-коричневые ленты кишок.

– Ну, все, – сказал Ун на выдохе, едва слыша и самого себя, и перепуганных вопящих птиц. Зверь что-то захрипел, из глотки, теперь уже не такой грозной, вырвался клокот и пузыри крови. Отвратительное зрелище. Отвратительная тварь. – Вот тебе ответы. Ты животное. У нее не было разума, а потому и у тебя его быть не может. И я не о чем не жалею, понял?

Зверь проглотил кровь, его пасть медленно тяжело распахнулась, уж не собирался ли он вновь что-то пролаять?

– Заткнись!

Ун выхватил зеленую тряпку из кармана и запихнул все эти птичьи следы в открытую пасть, не намереваясь больше оставить зверю ни единой возможности оскорбить раанскую речь. Зверь замычал, пытаясь выплюнуть кляп, башка его завалилась к плечу.

– Она... С ней... Я все сделал правильно, все это надо было прекратить, и я ни о чем не жалею. Понятно?

С каждым новым вздохом черно-красные пятна на комбинезоне полосатого расползались все шире и шире.

– А если и жалею, то только об одном.

«Яд – это было трусливо. Надо было сделать все своими руками». Больше он такой слабости не доустит.

Ун резанул полосатого по шее, подался назад, от брызнувшего красного фонтана, обтер нож о рукав хрипящего в последних конвульсиях зверя, и только после этого позволил себе подняться и обернуться.

Варран сидел на краю обрыва, отброшенная винтовка поблескивала в траве у самого терна. Норн крепко свел руки трясущейся островитянки за спиной и заставлял ее почти свешиваться над пропастью, словно хотел показать ей что-то внизу. Или показывал ее кому-то?

– Что там? – громко спросил Ун, хлопая себя по ушам, будто временную глухоту от выстрела можно было выбить, как воду.

Варран крепче сжал девчонку и глянул на него искоса, не успев прикрыть возмущение обычным спокойствием. Наверное, норн имел право злиться, но Ун не собирался ни за что извиняться. У него была одна попытка, и он ею воспользовался.

– Ива здесь нигде нет, они, похоже, уже заставили его спуститься, – наконец-то выдавил из себя Варран. Голос его звучал все четче и четче, похоже, глухота проходила. – Там один из этих, он стоит на крыше «Водомерки». Я могу спуститься, думаю, у нас получится договориться об обмене.

Договориться об обмене. Ун тяжело вздохнул. Все же норны есть норны. Злиться на них, все равно, что злиться на младенцев.

Ун перевернул затихшую полосатую тушу, стянул с него ремень винтовки, щелкнул предохранителем, проверил, есть ли патрон в патроннике, быстрым шагом подошел к обрыву, уперся левой здоровой ногой в край, глянул вниз, прицелился в силуэт, застывший на плоской крыше корабля, и нажал на спусковой крючок.

Птицы зашлись новыми криками, замелькали, мешая целиться, силуэт внизу дернулся, но не упал. Ун выстрелил еще дважды – без толку, дикарь сумел заскочить в черный квадрат люка, тяжелая крышка тут же опустилась, море вокруг «водомерки» забурлило, и она начала медленно уходить вниз, в глубину, превращаясь сначала в размытый светлый силуэт под рябью волн, а потом и вовсе исчезая из вида.