Ун подсчитал еще четыре строки, закрыл глаза, потер веки, потом огляделся, давая зрению немного восстановиться. На столе у Зи лежали три новые подшивки, сейчас он их проверит, и будет распределять, но ему, Уну, там ничего не перепадет – его и так загрузили, хватит до следующей недели. Сухопарый Пат все морщился и смотрелся в небольшое зеркальце, оттягивая пятно на щеке. Что сказать, у его жены была тяжелая рука. За что она его так отделала Пат признаваться отказался, но Ри намекнул всем, не особо стесняясь, что дело скорее всего в круглолицей девице, которая работала на первом этаже. Сам Ри сейчас напряженно сверял что-то, держа два листка перед самым носом, и опасно раскачиваясь на стуле. Сидевший рядом скрюченный годами, седовласый Гал посматривал на этот циркачество с неодобрением. Он был счетоводом старой школы и не любил, когда кто-то вел себя небрежно, и всегда повторял, что в рабочие часы надо оставаться в "напряженном внимании". На самом деле, Гал был не так уж плох. Именно он, по праву старшинства, следил за перерывами и никогда на них не скупился. Теперь, вдоволь негромко повозмущавшись насчет юного поколения, он заложил страницу в большой учетной книге, которую заполнял, посмотрел на часы, снял очки и громко сказал:
– Не пора ли нам перекурить?
Вся контора сразу ожила, зашевелилась. Ун тоже поднялся. Вообще-то он не курил, ему это никогда не нравилось, да и отец говорил, что глупо быть рабом бесполезной привычки, но здесь, ради этих коротких бесед у открытого окна, пришлось привыкнуть. Поначалу он просто стоял рядом, но это смотрелось как-то нелепо.
Ун достал из кармана плоскую пачку с синими полосами, вытянул две крайние сигареты, одну для себя, вторую для побитого женой Пата, который сегодня все на свете позабыл дома, хорошо, что в штанах пришел. Пат кивнул с благодарностью.
Угол наполнился дымом, как обычно сначала все молчали, потом потихоньку разговорились. Ри смахнул пепел в банку на подоконнике и кивнул Уну:
– Что у тебя там с этими пекарями? Сошлось хоть?
– Сошлось.
– А мельник?
– Пока что нет, – признался Ун.
Старый Гал сдавил свою сигарету так сильно, словно хотел задушить:
– И не сойдется. Это не мельник, а идиот. Пять лет ведем его дела, а он все никак не запомнит, что и куда записывать. Завтра я закончу с бумагами господина Ти-шина, Ун, и подойду к тебе. Ты один не разберешься. Я тебе покажу, на что надо особо обратить внимание.
– Пусть сам помучается немного, – добродушно предложил Пат, щуря подбитый правый глаз, – тут каждый с этим мельником пострадал. Нечего скидок делать из-за ваших симпатий.
– Ага, – пробормотал старик в ответ, дергая горбатыми плечами, – помню я, как ты с ним возился четыре года назад. А я потом за тобой переделывал. Стой и кури, не лезь куда не просят. У мальчишки через три недели учеба начнется, пусть он хоть на нее без долгов уходит и спокойно занимается. А ты не слушай его, Ун. Я их всех тут натаскивал.Это они теперь такие умные стоят, а были неучи неучами.
Раздались сдавленные смешки, стали вспоминать, кто и как пришел в контору, какие нелепые промахи они совершали по первой и как сильно им за эти промахи влетало. Ун вернулся на свое место, улыбаясь. Да, не одному ему тут пришлось поначалу нелегко. Но ничего. Пусть они все были опытнее, он еще их нагонит. Ри вот только к тридцати пяти годам стал старшим счетоводом. «А я добьюсь этого раньше», – в который раз решил для себя Ун, но теперь прогнал все мечты и призрачные образы. Числа требовали внимания. "Напряженного внимания", — подумал Ун и снова улыбнулся, а потом с головой погрузился в подсчеты.
Прибавить, отнять, делить, выписать… Прибавить, отнять, делить, выписать...
– Так и будешь сидеть?
Ун поднял голову, похлопал глазами, с удивлением поняв, что все уже собираются, и за окнами стало совсем темно.
– Будешь тут пахать дольше положенного – больше не заплатят, вот тебе моя мудрость, – сказал Пат.
Ун не стал спорить. Он сложил бумаги, взял свою тонкую куртку и, попрощавшись со всеми, поспешил вниз по лестнице. Они звали его пойти выпить, но Ун отказался. Сейчас каждый медяк на счету — осталось всего четыре месяца до свадьбы Кару, и он дал себе слово, что не отпустит ее в чужой дом без приданого, хотя бы и небольшого. Ее жених, конечно, распинался. что он и так счастлив, что ему ничего не надо, что он все понимает. Раз говорил такую чушь, значит, на самом деле, ничего не понимал. Это был вопрос принципа. Ун откладывал все деньги, какие только мог, и трижды в неделю ходил на вокзал, разгружать товарные вагоны. После учебы жалованье его станет пожирнее, можно будет забыть о подработках, но, как назло, жизнь отказывалась просто замереть до того момента и подождать.
Ун вышел из серого, казавшегося в сумерках закопченным, здания конторы, кивнул паре куривших на пороге раанов, работавших в соседней мастерской, повернулся, чтобы пойти к автобусной остановке, и споткнулся на месте. Впереди, шагах в восьми от фонаря, на обочине стоял черный автомобиль без номерных пластин.