С поклонами, с молитвенными присловьями помогал рубить церковь, но в ответ ждал от святых отцов привилегий.
Говаривал Фимке в укромной ночи: «Через попов наше володение придёт над угорцами. Вдобавок к нам приплывут православные. А там отцы святые и стрельцов запросят, в случае чего. А то в последнее время что-то забеспокоились безбородые…»
Сыну Никифору наказывал Синец плотнее сходиться с попами, угождать и помогать, с горечью отмечая, что парень холоден к вере Христовой.
Через свою зазнобу Никифор многое в душеустройстве перенял от местного племени. Словно чужой стал – двойчатый.
Хотя и сам Синец «Отче наш» не твёрдо знал. И постоянно терял нательные крестики. И знамение не каждое утро творил. Но у края земной жизни, в гробу на его лице будто бы обозначилась твёрдая истина и застыл укор сыну.
И как стали заколачивать гроб, так словно волной толкнуло в грудь Никифора – уж не досада ли татушкина?
Часть II
Исход
После ледохода Пуя наполнилась мрачной силой.
Будто плотиной подпёртая противоположным крутым берегом, прихлынула волной к завалинке.
Просочилась в избу по колено.
Из-под крыши от зимней скученности выгнала людей – на простор. Повыше, на полянку.
Там, у домницы, устроилось всё семейство.
Ночью звёзд было не видать – столь много оставалось дневного свету, потому хорошо спалось у огня лишь детям – трём мальчикам, семи, трёх и одного годов, завёрнутым в шкуры. Да с ними – бабушке Евфимье.
А Никифор с Енькой-Енох плели верёвку для вожжей из пеньки и лыка.
На одном конце Никифор крутил деревянный просак, а на другом Енька, внатяг, ссучивала конопляные волокна и пускала между ними лыковое.
– Давай, что ли, сказку скажи, Еня.
– Так ведь я их только по-своему знаю.
– Эка беда. Говори.
Енех негромко начала:
– Егишер Бенце кимеги ен тенге парт…[55]
В сказке говорилось, как угорский парень по имени Бенце увидел в море нерпу. Попросил её перевезти на спине в места, богатые жиром.
Приплавила его нерпа к китовому народу.
– Здорово! Зачем приехал?
– Жиру вашего поесть хочу.
– Поел?
– Спасибо, наелся. Вот только в горле пересохло. Напоите меня[56]
.– Из деревянного корыта попей.
– Эх, вы! Всё ещё без чашек живёте![57]
Подошёл Бенце к корыту, едва пить начал, как вдруг вниз головой полетел в бездну.
Упал прямо в жилище моржового народа.
Далее говорилось в сказке, побывал Бенце у всех морских пле-мён. Но особенно щедро его угощали лахтаки.
За такое гостеприимство он пообещал им сестру отдать.
Отправились лахтаки за невестой.
Прибыли в чум Бенце. Много толкуши[58]
съели.И Бенце выдал сестру замуж за лахтака.
Нырнула девушка с новыми родственниками в лахтачье царство. Слышит, жених говорит:
– Мать, огонь разводи, невестку светом встречай!
Начали девушку окуривать. Приобщили к очагу.
Лахтачий народ собрался. Рассматривают невесту.
Говорят:
– Ой, какая красивая девушка![59]
Тут и сказке конец…
Никифор засмеялся.
– А помнишь, как мы с татой-покойником в Важский городок на плоту ходили? И я эдак тоже глядел с плота в воду да и кунул. Тата меня за ногу выволок. А то бы тоже женился на лахтачке, или красноперке какой-нибудь, или на полосатой окунихе.
– Так ведь мы тогда с тобой уже сговорёны были!
– Отсюда, Еня, и спасение.
Больше всего поразил маленького Никифора в том плавании на плоту столб посреди площади Важского городка.
– Гли-ко, тата! Что у русичей на торжище вместо ракиты! И не тряпочки к столбу привязаны, а живой человек!
Руки у мужика были стянуты сзади, и казалось, будто несчастного этим позорным столбом насквозь пронзили.
И на площади не кружение богомольцев под бой шаманского бубна увидел Никишка (как бывало у угорцев), а кураж пьяной ватаги «хотячих», явившихся по зову воеводы Михаила Скряби для похода на непокорную зырянскую Угру.
Босые, в обносках и рвани, вот уже который день ждали они обещанных войсковых кафтанов.
Горланили, безобразничали.
– Петро! Не верь снам! – кричали опозоренному стоянием у столба.
Хохотали бездельники.
Жалостливый Никифор упросил отца узнать, за что страдает человек.
Оказалось, он один из «хотячих» и поплатился лишь за пересказ своего сна.
Привиделось, будто святой Сергий велел ему вернуться домой, перестроить избу в три жила и тогда станет он важским воеводой!
Мужик рассказал сон товарищу.
Тот проговорился. Нашёлся доносчик.
И действующий воевода назначил простельге битьё батогами – не возвышайся хотя бы и во сне!
– Сколько батогов получишь, Петро, столько и свечек святому подсказчику Сергию поставь, – не унимались охальники.
Рождённому среди лесов, в добрых семейных пределах, в окружении незлобивого угорского народа, всё разухабистое русское было Никифору вчуже.
По возвращении из плавания, возмущённый битьём человека палками, он ещё глубже укоренился в язычестве.
Даже камней натаскал в Ельник и устроил из них своё игрушечное капище.
Куски хлеба стал жертвовать богу Ен, глиняные игрушки, пойманных рыбёшек…
Схлынул потоп. Изба просохла. Пуя понемногу набирала прозрачности. Зацветали в замоинах купальницы. На лужайках облетало золото одуванчиков – оставалось серебро.