Красный замок

Я не упала в обморок, хотя уже давно полагала, что этот человек мертв.

С другой стороны, мне показалось, что лучше не привлекать к себе внимания, держаться в тени и таким образом получить шанс увидеть и услышать то, что не предназначено для моих ушей.

В конце концов, Себастьян Моран вряд ли меня запомнил, даже в тот роковой день, когда Квентин сражался с ним в моем присутствии. Полковник был охотником и привык к крупной дичи, как африканский лев, бенгальский тигр или русский медведь. Я же во всех отношениях ближе к шропширскому кролику. А у кроликов, между прочим, очень большие уши.

И действительно, первым делом Моран злобно уставился на Годфри, хотя я не понимала причины раздражения полковника.

Адвокат также сразу узнал охотника, хоть и вел себя совершенно спокойно, будто присутствие этого человека и его личность не имеют значения ни в малейшей степени. Я решила взять с друга пример.

Поэтому, когда Татьяна кивнула мне, предлагая занять указанное место по правую руку полковника Морана, я покорилась ее воле, как послушная гостья.

Мне сразу не понравилось, когда старый охотник встал за моим тяжелым стулом и придвинул его к столу, так что я не столько села, сколько меня «зачерпнули». Тем не менее я сохраняла безмятежность, как Ирен, когда ей приходилось играть на сцене с бесталанным партнером, который не мог как следует двигаться и говорить, что, как она мне признавалась, часто случалось в представлениях Гранд-опера.

Худой человек в черном сел с левой, «нечестивой» стороны от Татьяны.

Моран метнул в него свирепый взгляд. Хотя от трио за другим концом стола нас отделяли лишь четыре-пять футов, мне показалось, что английский полковник посчитал, будто ему назначено место ниже статуса.

Я же не могла отделаться от мысли, что Татьяна видит во всех женщинах соперниц и старается держать их как можно дальше от себя, как минимум – на расстоянии вытянутой руки. Поэтому меня и сослали на дальний край стола. Также она хотела вывести из равновесия нас с Годфри, рассадив по разным углам.

Полковник Моран барабанил короткими ухоженными ногтями по деревянной столешнице. Голубые глаза отсвечивали льдом, как арктическое небо, а седые волосы расступались, словно айсберги, выставляя напоказ блестящий лысый лоб и медвежьи челюсти с просвечивающими сквозь кожу костями. Казалось, он постепенно превращается в гибрид человека и тех громадных зверей, которых он убивал на охоте: индийского тигра и русского белого медведя. Лысина Морана снова напомнила мне тонзуру фанатичного средневекового монаха из числа тех, кто посылает невинных мужчин на костер. И женщин, конечно. В нем чувствовался строгий, острый ум, женатый на самомнении и целомудрии… или сластолюбии. В первый раз мы с Годфри повстречали полковника на одной из многолюдных вечеринок Сары Бернар, и я могла только надеяться, что он не обратил на нас особого внимания в присутствии Божественной Сары и Ирен в полном блеске, затмевавших всех остальных. И опять у меня мелькнула мысль, что этот перебежчик не признает никаких законов, кроме собственного.

– Parlez-vous francais?[66] – внезапно рявкнул – иначе не скажешь – Моран в мою сторону.

– Un peu, – ответила я совершенно честно. Немного.

Он бросил еще несколько иностранных слов, грубых и отрывистых.

Я молча пожала плечами.

– Английский? – спросил полковник.

– Вы о языке или моей национальности? – уточнила я.

Он хищно улыбнулся:

– Есть разница? – Затем вдруг нахмурился, разглядывая меня с грозным выражением: – Мы знакомы?

– Думаю, что нет.

– Что вы здесь делаете?

– Понятия не имею. А вы знаете?

– Приходится, – коротко сказал охотник и откинулся на спинку стула, в то время как от другого конца стола подошел угрюмый слуга, чтобы налить красного вина в его пустой серебряный кубок.

Я смотрела на слугу, не на полковника. Мне смутно чудилось в нем что-то знакомое, как и Моран угадал уже виденные черты во мне. Так бывает, когда встречаешь человека в непривычном месте и в непривычное время, когда мысли сконцентрированы на другом.

Понятно, почему полковник в итоге меня не узнал: при знакомстве его отвлекло присутствие Ирен, которая даже незрячего могла ослепить, а позже, на Хаммерсмитском мосту, во время второй нашей встречи, старый шпион был слишком сосредоточен на схватке с Квентином Стенхоупом.

Но что не давало мне узнать неуклюжего слугу? Помимо, разумеется, его неопрятности и измазанной бог знает чем рубашки. И зачем Татьяне в ее свите такой замарашка?

Я перевела взгляд на камин, у которого теперь, как свора псов на средневековой пирушке, собрались цыгане, поглощая безымянные крепкие напитки из керамических кувшинов и все еще подтягивая струны своих жалких скрипок, как будто такие инструменты вообще имело смысл настраивать. К группе скрипачей присоединились три смуглые девушки; их бубны тихонько позвякивали, как золотые монетки, в изобилии украшавшие выцветшие грязные платья.

Татьяне нравилось общество этих безродных созданий, которые выполняли любые ее самые дикие приказания, именно поэтому они были здесь.