Красный замок

– Это и есть знаменитая веревка?

– Как, и ты о ней тоже слышал?

– И про то, что ты спустилась по ней вдоль стены замка вместе с Годфри и Брэмом Стокером, – кивнул он.

– Между ними, – пришлось поправить мне во имя истины. – Если бы я упала, они бы меня поймали.

– Но ведь сами они держались на твоей веревке. – Квентин отступил на шаг, чтобы посмотреть на меня повнимательнее.

Я заволновалась и даже немного разозлилась. Похоже, он решил, что недооценивал меня, но ведь тогда получается, что он совсем меня не знает. И если так оно и есть, боюсь, это разобьет мне сердце. И все же… Со времени нашей последней встречи я провела неделю в ящике и болталась над пропастью на веревке, так что теперь сердце у меня не столь хрупкое, как прежде. О чем можно только пожалеть.

– А это что такое? – спросил Квентин.

– Где?

Он улыбнулся, и зубы его блеснули жемчужинами в лунном свете.

– Вот здесь… – Он коснулся моих косиц, закрученных вокруг головы.

– Ах это? Здесь я почерпнула идею для веревки. Волосы у меня совсем спутались после недельного путешествия через всю Европу в ящике…

– Нелл… – пробормотал он.

Но я еще не закончила рассказ:

– Годфри удалось уговорить цыганок приготовить мне ванну. Цыганок! Представляешь? Он заговорит кого угодно, даже святого Петра у врат в Царство Небесное. Так или иначе, я приняла ванну, но у меня не было даже простейших принадлежностей, чтобы привести волосы в порядок, поэтому я стала их заплетать, и мне пришла в голову мысль о веревке, когда Годфри задумал слезть по стене замка, что без веревки было просто немыслимо.

– Немыслимо, – повторил Стенхоуп, продолжая гладить мои косы.

– Я собиралась их сегодня распустить, но они так свалялись, что, кажется, проще отрезать.

– Можно мне?

– Отрезать мне волосы?

– Распустить косы.

Я подумала, что лучше не надо бы. Ну правда: посторонний мужчина, к тому же с более высоким положением в обществе. Это ведь как расшнуровать корсет, разве нет? Хотя на мне не было корсета. Я даже корсажа лишилась, когда мистеру Холмсу понадобилось связать Джеймса Келли, но уж об этом-то я не собираюсь докладывать Квентину! Хотя однажды он весьма ловко справился со шнуровкой, когда я упала без чувств из-за его неожиданного появления в купе поезда, где я совершенно не ожидала его встретить.

Совсем как сейчас. И здесь.

В лунном свете. У окна замка.

На голове у меня была целая дюжина кос, и я почувствовала, как пальцы Квентина начали расплетать первую.

Что-то успокаивающее, отеческое было в его неторопливых действиях. Я и сама не раз точно так же причесывала воспитанниц в свою недолгую бытность гувернанткой. Милые мои подопечные. Где они сейчас, мои временные детки? С племянницей Стенхоупа Аллегрой судьба вновь ненадолго свела нас. А что до остальных…

Он принялся за следующую косу.

– Что нам теперь делать? – спросила я.

– Здесь? Сейчас?

– Со всеми этими людьми. – Я вдруг вскочила: – А что сталось с Джеймсом Келли? Не помню, чтобы я его видела, после того как мы связали Татьяну и полковника Морана.

– Джеймс Келли?

– Джек-потрошитель. Правда, Шерлок Холмс говорит, что это не он. Куда же он подевался?

– Холмс или Келли?

– Келли. Мне все равно, где находится Шерлок Холмс.

– Рад это слышать.

– Ой, больно!

– Прошу прощения. Если бы ты сидела смирно и не дергалась… Через некоторое время у нас назначена встреча внизу, чтобы решить все насущные проблемы. Но не прямо сейчас.

Я прислонилась к стене и позволила Квентину продолжить его приятный труд.

В голове у меня, как в улье, роились вопросы, но я прикусила язык и не давала им вылетать наружу. Квентин прав. Впервые за три недели можно ни о чем не беспокоиться.

Кроме него.

Он повернул меня спиной к себе и принялся расплетать волосы на затылке.

– Удивительно, что темнота тебе не мешает, – наконец сказала я.

– Шпионы быстро привыкают работать в темноте. Она даже успокаивает.

– Я тоже плела веревку почти без света, в основном на ощупь. У меня, правда, была лучина.

– Ты сплутовала, – заявил он, игриво дернув меня за косичку. Прежде меня никто так не дразнил.

Вот и настала очередь последней косы. Я чувствовала, как она распускается, прядь за прядью, и мне казалось, что каждый виток пружины, в которую я превратилась за последние недели, тоже разглаживается вместе с волной волос.

Затем Квентин снова повернул меня к себе лицом и пальцами, как гребнем, стал прочесывать мою отныне свободную шевелюру, любуясь проделанной работой.

Я едва была в силах дышать, но не могу сказать, чтобы ощущения были неприятные, скорее наоборот.

Пальцы его соскользнули мне на затылок, а потом Квентин притянул мое лицо к своему – или приблизил свое ко мне, тут как посмотреть. Я будто снова повисла на веревке над пропастью: отчаянно страшно, отчаянно весело и отчаянно неловко.