Красота

Перипетии событий, радость и трагедия человеческого существования также входят в предмет музыки. Но входят своеобразно, не во внешней обыденной форме явлений, но своими глубинными ритмами, своей внутренней напряженностью, динамикой столкновения и взаимодействия движущих сил и происходящих процессов, как и их отражения в сознании людей. В этом отношении музыкальный образ столь же непосредствен в своей основе, как и образы всех других искусств.

В то же время, как я во всех других искусствах, музыкальная идея несет в себе и оценивающе-волевую художественную эмоцию, которая принимает или отрицает, преобразует и трансформирует реальное содержание мира, с помощью творческой фантазии придает ему новую форму, упорядочивает его, гармонизирует его таким образом, чтобы под воздействием художественной информации в душе слушателя родились чувства и мысли, которые владеют художником.

А идеи и чувства эти всегда неизмеримо богаче профессионального отношения только к фактически преобразуемому изобразительному материалу. Конкретизируясь на том, что составляет изобразительную основу образа, и как бы «игнорируя» все остальное, любое искусство полагает эту конкретность не самоцельно, но как средство раскрытия значительно более многогранного содержания мира. Так скульптор, чьим предметом творческого отражения действительности фактически является лишь физическое существование объемных форм, изображая эти формы и профессионально упорядочивая их, стремится своей статуей раскрыть отнюдь не только собственно пластические сущности (это удел программно-формалистического искусства). Созерцая созданную статую, например, «подражательно»-изобразительное решение форм и объемов тела человека, зритель становится способным не только понять, что хотел сказать ему скульптор о данном человеческом теле или даже о человеческой жизни, но подчас и ощутить смысл жизни в самом глубоком значении слова.

Точно так же слушатель, воспринимая музыкальное произведение, собственно изобразительная, «подражательная» сторона которого представляет собой зафиксированную в определенном образом организованных звукосочетаниях художественно трансформированную ритмическую динамику жизненных процессов, способен ощутить богатейшее человеческое содержание, вдохновившее композитора. В то же время сам «профессиональный» труд последнего фактически обращен лишь на творческое «изображение» подвластного музыке материала, так же как труд скульптора обращен на «изображение» того жизненного материала, который подвластен скульптуре.

Возможность «прочесть» значительно большее содержание, нежели то, которое изобразительно показывает нам художник, базируется на способности сознания зрителя или слушателя (так же как и сознания самого художника) уже во внешних явлениях реальной жизни непосредственно ощущать глубинные сущности бытия. Как мы стремились показать выше, эта способность характеризует и всякое эстетическое восприятие. Ведь наша повседневная жизнь, со всели нашими идеями, переживаниями и волнениями, неразрывно связана с существованием объемно-предметного мира, «подведомственного» скульптуре, так же как и в любых захватывающих нас, потрясающих или убаюкивающих, радостных, печальных, веселящих и трагических жизненных процессах бьется тот самый динамический пульс развивающейся вселенной, который в ритмах и мелодиях раскрывает нам музыка.

Как мы видим, содержание художественной идеи, включающей в себя образно-изобразительное и эмоционально-волевое начала, в музыке принципиально тождественно такому содержанию в скульптуре и в любом ином искусстве. Несомненное же гипнотизирующее многих различие между характером восприятия скульптурного и музыкального образов возникает в данной связи только из-за того, что музыка, даже при условии ее объявленной программности, в отличие от скульптуры, остается действительно неизобразительной. Но только не в гносеологическом смысле, а в смысле отсутствия в ее гносеологически вполне изобразительных образах зрительного изображения. Изобразительность здесь иная — она носит ритмико-интонационный характер, раскрывая не форму или цвет вещей, но их внутреннюю динамику, их движение во времени, их ритмические взаимосвязи.

Поэтому одно и то же музыкальное произведение может быть воспринято разными людьми и как «повесть» о бушующем океане, и как «рассказ» о народных волнениях, ибо музыка изобразительно раскрывает нам внутренние, глубинные динамические связи бытия, пронизывающие и весь наш обжитой человеческий мир, и всю материю. Музыка как бы в наиболее чистом виде раскрывает перед нами диалектическую гармонию мироздания. Именно поэтому «музыкальное» ритмическое и мелодическое начала словно составляют глубинную основу всех искусств вообще, не узурпируя при этом собственной специфики последних. Ибо в основе всех искусств лежит, конечно, не сама музыка, но та динамическая диалектика гармонического саморазвития мира, которая по-своему конкретизируется и каждым искусством.

Но продолжим нашу тему.