Красотка печального образа

Никаких объяснений от нее им не требовалось. Стоило идентифицировать личность девушки, рыдающей в траве возле загородки в дачном поселке, стоило внести ясность с тем самым корреспондентом, которым она назвалась, а также уточнить все относительно подруги Инги Владимировой, так в ее сторону уже почти никто и не смотрел.

Трое здоровенных мужиков оседлали стулья в обшарпанном кабинете райотдела милиции и переговаривались между собой, почти не обращая на нее никакого внимания. Ей не пытались угрожать, запугивать ее тоже никто не стал, все чего-то ждали.

Может быть, Корабейникова? Тот после очной ставки куда-то как вышел, так до сих пор и не вернулся.

Александра с трепетом ждала, сложив ладони между коленей. Невзирая на июльскую жару, она надела на себя кофту с длинным рукавом, ветровку, джинсы, в кроссовки еле впихнула ступни, так они раздулись от трех пар махровых носков.

А что было делать? С собой Корабейников ничего из вещей взять не разрешил. Разъяснений на тему, как там живется в тюрьме, он тоже давать не стал. Вот и пришлось самой додумывать и решать, что же надеть. Хватала, что под руку подвернулось, не задумываясь, как будет выглядеть.

Выглядела она так себе. И когда шла к дежурке, вызванной Корабейниковым, чувствовала на себе изумленные взгляды соседей. Куда это, мол, девка в такую жару вырядилась? Один дядя Коля не вышел, и на том спасибо. Хотя мог бы и прояснить ситуацию, рассказав про то, как Толян ранним утром отъезжал и курил потом «Винстон» в ее палисаднике.

Пускай бы Корабейников немного от ее персоны отвлекся.

А она вон теперь сиди посреди кабинета на старом, обитом драным гобеленом стуле, рассматривай потемневший от времени линолеум и думай, что будет дальше.

– Девушка, – вдруг окликнул ее самый здоровый и самый мордастый из трех. – Так и не расскажете нам, каким образом вы несчастных препарировали?

– Что? – слово было вроде знакомым и незнакомым одновременно. И о каких таких несчастных шла речь.

– Как, говорю, вы так лихо расправлялись с жертвами своими? Что вас толкало на убийства, не хотите рассказать?

Он явно глумился под одобрительные ухмылки своих коллег. Протокола никакого не велось, все давно было заполнено и подписи поставлены. Сейчас они просто сидели. То ли ждали чего, то ли просто расслаблялись после процедуры опознания.

А вот ей было очень тяжко.

Вот сейчас ее арестуют. Узнают родители. Дядя Коля наверняка поспешит им сообщить. Как они поступят, интересно, узнав? Постараются нанять адвоката? Плюнут на непослушную неразумную дочь? Станут искать денег, чтобы выплатить за нее залог?

Господи! Столько мыслей, столько мыслей, просто некогда печалиться и оплакать бедного Ромку, которому тоже кто-то нож в спину вонзил. И опять на дачах этих проклятых. Словно там круг какой-то заколдованный. Сначала Ингу в Ромкиной одежде убили на этих самых дачах, теперь вот и его убили, и опять там же.

Были бы в милиции ребята посмышленее, она бы с ними поделилась тем, что знала сама, а так…

Узнают, что она видела Ингу на диване у Катьки на даче, еще и это убийство на нее повесят.

Что же делать?! Что делать?!

Корабейников не вошел в кабинет, он ворвался и почти пританцовывал при этом. И такую волну энергии занес, что коллеги его моментально приободрились, сползли со скрипучих старых стульев и заходили, и заорали друг на друга.

Кто-то кому-то говорил, кто-то кого-то предупреждал, а слушать тот не захотел, и потому он козел теперь, а не кто-нибудь. Корабейников притиснулся к подоконнику, на котором горевали три усыпанные пеплом кактуса, и с легкой ухмылкой наблюдал за беснованием своих коллег. По всему было видно, что он был весьма доволен собой.

– А скажите-ка мне, Александра, – вдруг врезался в общий гвалт его тихий ровный голос, и шум, как по волшебству, стих. – С какой такой целью вы навещали Тимофея Коломенцева?

– Гм-мм, что? – от шума, духоты и от того, что жарко было очень в ветровке и кофте с длинными рукавами, а еще от очень плохих мыслей в свой адрес, она совершенно отупела и не сразу поняла, о чем ее спрашивают. – Коломенцева? Тимофея?

– Его, его, – ухмыльнулся Станислав Андреевич и тут же шикнул: – Вы бы присели, что ли, ребятки, и так дышать нечем, барышня того и гляди в обморок шарахнется. Вы бы сняли курточку-то, барышня, не на северный же полюс мы вас отправляем.

Александра глянула на него затравленно, послала мысленно к черту и говорит:

– Я виделась с Коломенцевым, просила его просмотреть видеоархив.

– А он что же? – подал голос тот самый весельчак, у которого, что плечи, что физиономия, были одинаково огромными. – Показал?

– Нет, он сказал, что их обокрали, ну… то есть помещение в «Эльбрусе». И обокрали как раз в то время, когда там работал Анатолий.

– И вы тут же помчались к этому самому Анатолию в надежде расспросить его о ком, барышня? – Корабейников сиял начищенным самоваром, а может, это лысина у него просто вспотела от самодовольства, но сиял, просто невыносимо глянуть было, не ослепнув.

– О каком Анатолии речь? – вдруг подал голос самый молодой, но тоже габаритный коллега Станислава Андреевича, по размерам их сюда подбирали, что ли. – О том, что Коломну менял?

– О нем, о нем. – поддакнул Корабейников.

– Ого! Тот еще типчик! Скользкий…

– Это ты так думаешь! – фыркнул Корабейников и тут же ткнул пальцем в сторону съежившейся, словно на электрическом стуле, Александры. – А барышня вон не побоялась к нему на ночь глядя отправиться, и домой потом к себе зазвала. И если бы не эта ее опрометчивость, то…

Он нарочно, гад такой, замолчал, призывая всех к вниманию. Будто бы его и без того плохо слушали. И так тишина в кабинете стояла такая, что слышно было, как тикают на запястье у Корабейникова его старинные часы. А может, это не часы, а ее взбесившееся сердце молотило от ожидания. Чего еще, интересно, уготовили ей эти суровые люди.

– То прямиком бы вы сейчас в камерку и отправились, милая.

– А че мы ее не закрываем, что ли, я не понял! – огорчился тут же самый мордастый.

Ну и рожа у него, прости господи! Расстроился он, понимаете ли! Сам бы шел и закрывался. Как не хочется ему свежеиспеченную подозреваемую терять, ох, как не хочется! Все вроде бы гладко сложилось, а тут вдруг такой пропах в лице какого-то Толяна, который взял да и встал на ее защиту.

Ай да Толян! Ай да молодец! Не зря она все же поставила на него, разделила с ним свой кров.

– И что он сказал? – осмелилась Александра спросить, осторожно выпрямляя спину, которая сгорбилась под тяжестью возложенных на нее улик.

– Он подтвердил ваше алиби на сегодняшнее утро, уважаемая, – без подвоха улыбнулся Корабейников, тут же влез в свой карман, достал знакомый пакетик с окурками и знакомо потряс им в воздухе. – И про сигаретки вот эти мне кое-что пояснил.

– Что?!

У нее шея чуть не на полметра вылезла из воротника ветровки, настолько интересно было, как же этот «Винстон» из-под ее окон связан с тем, что подобрал из-под малинового куста дядя Коля.

Как-то же он был связан или нет?!

– Это уже дело не вашей компетенции, – вдруг посуровел балагур Корабейников и принялся гудеть на своих ребят, снова было оседлавших стулья.

Быстренько всех выпроводил. Прикрыл за ними дверь. Подождал, пока Александра снимет ветровку и расстегнет на себе кофту. И лишь тогда, усевшись за один из столов, за тот, что казался более величественным по сравнению с другими, попенял ей почти по-отечески:

– Почему вы не сказали, что Шамарин Игнат Иосифович видел вас совсем в другой день? Почему, Александра?! Кого вы покрываете, объясните?! Вы что же, не понимаете, что едва не ушли под суд из-за кого-то, кого покрываете, а?! Хорошо, у Игната Иосифовича память как на лица, так и на числа хорошая, а то бы… Да еще с соседом вашим в каких-то давних знакомствах состоит, тот ему еще память простимулировал… Или врут, старики?

– Нет, не врут, – выдавила она через великую силу, едва не задохнувшись от облегчения, которое нахлынуло, расслабило, пробило до слез. – Все так… Я была на этих чертовых дачах, но в другой день.

– Когда? – и не думал сдаваться Корабейников. – И зачем вы туда с раннего утра подались, раз у вас там нет участка? И почему все-таки так горько плакали, а?! У Игната Иосифовича бедного чуть сердце не разорвалось от жалости к вам. Так что, Александра? Что за причина погнала вас туда?

Кажется, молчать больше было нельзя. Не в ее это интересах. И не в интересах двух стариков, вставших на ее защиту. Да и Толян… Толя, тоже как-то хотел ее защитить. Чего же ей-то теперь упорствовать? Пришла, видимо, пора откровений.

– Мне позвонили утром и сказали, что Катька и Ромка ночуют в одном из домиков. Я и поехала, удостовериться, что это неправда. – Сказала, и тут же стало стыдно, и как могла поддаться этому гадкому порыву, заставившему помчаться проверять.

– Удостоверились?

Корабейников Станислав Андреевич догадливо хмыкнул, будто все на свете знал: и про любовь, и про ревность, и про доверие. Ему бы пережить такое, не стал бы хмыкать…

– Нет, не удостоверилась. – Александра судорожно вздохнула, снова вспомнив про труп на диване, который она от потрясения моментально приняла за Романа. – Ничего там не было. В смысле любви никакой там и измены… Ничего!

– Понятно, – кажется, он был слегка разочарован и тут же, не скрывая этого, воскликнул: – А чего же вы тогда ревели белугой, Александра?! Чего же убивались тогда так?! Раз никого там не было!..

– Я не сказала, что никого, – перебила она следователя. – Я сказала, ничего.

– Ага! Значит, кто-то там все-таки был, так? – Он аж подпрыгнул за своим столом.

– Был! – выдохнула она. – Еще как был!

– И кто же? Ваша подруга? Жених?

– Я поначалу тоже думала, что это Ромка, а потом все так запуталось. Извините. Можно я разуюсь?

Вот сгореть от стыда можно было прямо на этом стуле, хотя он и не был электрическим. А напротив – самым обыкновенным казенным с оборванной обивкой и инвентарным номером на обратной стороне сиденья. Но сидеть в кроссовках, надетых сразу на три пары носков, стало просто невозможно. Уже звенело в ушах и перед глазами все плыло и смешивалось от духоты и жары. Вот вырядилась!..

– Разувайтесь, – удивился Корабейников Станислав Андреевич и тут же принялся не без интереса наблюдать за тем, как Александра стягивает с пропотевших ступней носки поочередно.

Дождался, пока она вновь обуется, сядет попрямее, глотнет воздуха. Хотя какой тут воздух в спертом со всех сторон бетонными многоэтажками здании! Сейчас бы куда-нибудь на озерцо да со спиннингом, да под ушицу…

Корабейников вздрогнул от несбыточных мечтаний, и снова посуровел, и без переходов вновь прилип к ней с вопросами.

– Итак… Вы не обнаружили в дачном домике никакого адюльтера, так? Я правильно понял вас, Александра?

– Правильно.

– Но рыдали вы оттого, что увидели там кого-то очень сильно напомнившего вам вашего жениха. Так?

– Так!

– И почему вы тогда рыдали? – Он был раздражен, явно раздражен ее вялостью. – Ну, увидели! Ну, напомнил он вашего Романа, кажется! И что с того?! Чего реветь? Нервы сдали?

– И нервы тоже. Можно воды, Станислав Андреевич?

Она предполагала, что вода на подоконнике в пыльном графине давно согрелась до температуры, близкой к температуре кипения. И меняли ее наверняка раз в декаду. Но выбора не было. В горле надсадно першило, будто она, Александра, горячего песка глотнула.

Корабейников ей подал стакан воды. На его сером невзрачном лице читалось брюзгливое ворчание, волю которому он не давал, должностое лицо как-никак. Но девица могла свести с ума кого угодно!

То носки ей надо снять. То слова по чайной ложке цедит. То попить захотелось. Знала бы, что пить собралась! Он бы такой водой в сортире смывать не рискнул…

– Итак. Вернемся к нашим баранам, барышня, – вновь уселся Корабейников на свое место. – Вы нервничали. Что дальше? Чем человек, так похожий на вашего Романа вас так расстроил?

И вот тогда она совершила, может быть, самую большую ошибку в своей жизни. Может быть, много больше тех, что уже успела совершить и совершить собиралась.

Она взяла и сказала Корабейникову Станиславу Андреевичу…

Глядя ему прямо в самый центр сверкающей на солнце лысины, она взяла и сказала:

– Он расстроил меня тем, что был абсолютно мертвым, этот человек!

– Что?!

Ее рассмешило то, как моментально вздыбились три редкие волосяные дорожки, выстлавшие его череп поперек. И то, как налилось кровью его землистое лицо, и как окрасился пурпуром его узкогубый рот. Потом даже страшно немного сделалось, не случился бы удар с Корабейниковым Станиславом Андреевичем.

Но следователь пришел в себя, по ее примеру хватанув из стакана теплой мутноватой на вид жидкости. Сморщился, отставил стакан в сторону, поглядел сквозь него на свет и передернулся, высказался про гадость всякую, которую ему подсовывают и которой норовят отравить приличного человека.

Потом снова уставился на нее, уложив подбородок на два кулака, и спросил с легким таким намеком на ее сумасшествие:

– И чей же труп, миленькая, вас так расстроил в тот день, а?

– Ну… Поначалу я думала, что это труп Ромки. Понимаете, все было прямо таким же… И волосы, и одежда… А потом оказалось…

– Оказалось, что это не Рома ваш, а соседка по нижнему этажу, так?

Ехидства было предостаточно, чтобы понять – Корабейников Станислав Андреевич ей не верит. Небось думает, что совершенно свихнулась старая дева на боевиках и от несбыточных надежд выйти замуж за приличного человека, которых на их периферии раз-два и обчелся.

– Зря вы, Станислав Андреевич, иронизируете. – Александра неуверенно улыбнулась, посмотрев прямо в его мелко посаженные тусклые глазки. – Труп и в самом деле оказался женским. Только я узнала об этом через день, кажется.

– Ага! Он к вам в гости пришел, что ли? Труп-то пришел, говорю к вам?

Недоверие поползло вверх по нарастающей, веселье бросилось вслед за ним.

– Не поверите, пришел! – так некстати вспомнилось ей собственное ощущение, когда Ромка вдруг словно из небытия возник на ее пороге.

– Очуметь!

И Корабейников захохотал во все горло, представьте себе!

Хохотал неприлично долго, разжав кулаки и хлопая маленькими ладошками по обшарпанной столешнице. Стол хоть и выглядел начальствующим, а все равно был ветхим. Так мало этого, Станислав Андреевич то и дело отчетливо выговаривал сквозь смех:

– Меня, конечно же, предупреждали, что вы немного не в себе, но я не мог себе представить, что до такой степени!..

Александра слушала его, не перебивая. И даже вынашивала в душе гаденькое такое злорадство.

Смейся, мол, смейся. Что ты скажешь, когда узнаешь, чей именно труп она там обнаружила.

– Ну и чей же труп пришел к вам в гости, барышня? – глянул он на нее со снисходительной иронией, когда отсмеялся.

– Ко мне пришел Роман. Пришел поздним вечером. Как раз накануне того дня, когда он выбежал от меня во гневе, как рассказала вам моя соседка из дома напротив.

– Так… – видимо, Станислава Андреевича проняла ее отчетливая связная речь, поскольку он тут же посерьезнел. – А что же стало с тем трупом, который был на даче?

– Он исчез! – выпалила она, снова не к месту вспомнив, как они с Ксюшей исследовали весь домик и не нашли там никаких следов преступления.

– Вот как? – И тусклые глаза снова начали наполняться весельем. – А он там точно был? Не приснился вам, нет? И не привиделся?

– Нет, знаете, – с легким намеком на обиду проговорила она. – Потому что его нашли впоследствии на берегу реки рыбаки.

– То есть как? – развеселившись, он не уловил сути и снова переспросил: – то есть как нашли впоследствии? Чей же все-таки труп вы видели? Что вы мне тут голову морочите?

– Ничего я не морочу! В домике был труп Инги Владимировой. А за Ромку я его приняла потому, что на ней были Ромкины вещи.

Теперь Александра уже и не скрывала, что обижена, и даже губы надула и носиком шмыгнула.

Ну, чего в самом деле дурочку из нее делать!

– Неужели непонятно?

Он загромыхал на своем рабочем месте так, что ей показалось, будто стол сейчас сорвется со своего насиженного места и поедет прямо на нее.

Даже солнечный яркий свет за окном потускнел, напоровшись на моментально посеревшего лицом Корабейникова Станислава Андреевича.

Он помолчал какое-то время, видимо, собирался со своими милицейскими мыслями.

– Хорошо! Пускай вещи были вашего жениха, согласен. Но вы же не могли принять женщину за мужчину! Это же… Это же ненормально, в конце концов!

Он разозлился так, что готов был снова изменить свое решение и не отпускать эту дурочку никуда, а вместо этого взять да и посадить ее за решетку.

– Она лежала лицом вниз. Из спины торчал нож. Рубашка, штаны, все было Ромкино! И даже волосы… У них совершенно одинаковыми были волосы. Почти… Там же полумрак был в этом домике. Я приоткрыла окно, увидела и испугалась так, что… Может, и существовали какие-то явные отличия, я их не успела рассмотреть. Я удрала, прежде чем что-то поняла, – очень быстро, словно зазубренной с детства скороговоркой отчеканила Александра. – Я испугалась, понимаете!

– Нет. Ни черта я пока не понимаю! – обронил Корабейников с досадой и двинул письменным прибором на столе так, что на пол слетела стопка писчей бумаги. – Рубашка, штаны, волосы… Пришел к вам Ромка… А как потом поняли, что это Владимирова лежала на том самом диване.

– Из газеты. В местной газете опубликовали статью с фотографией. На ней девушка в Ромкиной одежде, вот я и…

– Понятно. – перебил ее следователь.

Тут же выбрался из-за стола. И заходил, почти забегал среди столов и стульев. Полы большого по росту пиджака смешно хлопали его по бедрам, но, кажется, Корабейников не замечал и даже не догадывался, как комично при этом выглядит.

Остановился Станислав Андреевич внезапно. И очень невыгодно – за ее спиной. И, замерев там, тут же потребовал без всяких намеков на милость и снисхождение:

– А теперь, милая барышня, вы расскажете мне все с чувством, толком и расстановкой!

– А что рассказывать?

Она что? Она была готова! Лишь бы не торчал он сейчас за ее спиной. Хотя и его взгляд на ее переносице был хуже гвоздя. Пускай уж лучше так…

– Рассказывать будете все, все, все с самого начала! Все, включая то, какая на вас была пижама, когда вас поднял с постели тот самый злополучный телефонный звонок…