Красотки кабаре

– Всевышний? Неужели вы до сих пор еще верите в Бога? – Морис с удивлением и даже каким-то странным возмущением оглянулся на Берту, словно она произнесла нечто кощунственное. – Впрочем, вы просто не видели, как тот же эсэсовец убивал заключенных… Сначала эти люди всех возрастов – мужчины, женщины и дети – покорно раздевались догола в указанном им месте, отдельно складывая свою обувь, верхнюю одежду и белье. При этом они даже не плакали, не кричали, не пытались бежать! Они лишь прощались, целовались и утешали детей, указывая им на небо и что-то говоря о Всевышнем. Потом, по сигналу, они покорно, как стадо, ведомое на убой… впрочем, любой мясник скажет вам, что коровы, почувствовав запах крови и смерти, мычат и пытаются вырваться, – а эти люди не делали даже этого! Они покорно спускались в яму, уже наполовину заполненную окровавленными трупами… причем некоторые из ранее расстрелянных были еще живы и даже поднимали головы – и ложились на эти тела, причем именно туда, куда им указывали палачи, с чисто немецкой педантичностью стремившиеся заполнить яму как можно ровнее. После этого тот же эсэсовец выплевывал сигарету, спокойно подходил к краю и стрелял из автомата. Затем в яму спускалась новая партия, и все повторялось снова…

– Замолчите!

– Вы все-таки не выдержали! А знаете, что шеф СС Гиммлер тоже однажды не выдержал, когда решил лично посмотреть на то, как происходят расстрелы заключенных. После первого залпа две еврейки – старая и молодая – случайно остались в живых и принялись громко молить о пощаде. С Гиммлером сделалась истерика, и именно после этого случая он приказал, чтобы женщин и детей не расстреливали, а посылали в газовые камеры…

– Прекратите же, прошу вас, – простонала Берта, зажимая уши руками и отворачиваясь, однако Морис уже завелся.

– А знаете ли вы, как это все происходило? Снаружи газовые камеры выглядели вполне прилично, и даже надпись на входе гласила – «Бани». Вокруг них разбили хорошо ухоженные газоны и красивые цветочные клумбы. Помните, я говорил вам о том, какую музыку играют в аду? Так вот, перед входом в эти «бани» располагался оркестр из молодых и симпатичных девушек, которые тоже были набраны из числа узниц. Они были одеты в белые блузки и темно-синие юбки. Пока шел отбор кандидатов в газовые камеры, этот оркестр исполнял веселые мелодии Штрауса, Кальмана и Легара. С тех пор я прихожу в ужас, стоит мне услышать какой-нибудь знаменитый вальс, чардаш или канкан… Затем обнаженных женщин и детей загоняли в так называемые «душевые», плотно закрывали массивную дверь и герметизировали помещение. По сигналу начальника концлагеря охранники засыпали в вентиляционные трубы цианистый водород. Как только начинал поступать газ, возникала страшная паника, женщины в ужасе лезли друг на друга, а эсэсовцы наблюдали за их муками сквозь бронированные стекла…

Берта вздрогнула, пошатнулась и схватилась одной рукой за горло, а другой за перила, ограждавшие прогулочную палубу. Только после этого Морис опомнился и обхватил девушку за талию.

– Вам нехорошо? Простите меня, я словно обезумел… Не надо смотреть вниз, на море, вам станет еще хуже. Поднимите голову и посмотрите на небо. Какие красивые облака!

Говоря это, сам Морис смотрел на Берту. Нежный, прозрачный румянец, розовые, чуть припухлые губы, влажные полуприкрытые глаза. А как хороша эта маленькая стройная ножка, что так изящно выглядывает из-под подола голубой юбки…

Зачем он вздумал пугать это чудное и милое создание, марая ее ясное сознание, отражавшееся в этих карих глазах и таившееся под высоким и нежным лбом, своими омерзительными воспоминаниями, так и сочившимися кровью, грязью и фекалиями, которыми были покрыты посиневшие от удушья трупы, выносимые из газовых камер… О Боже, но ведь и она могла оказаться там! От этой дикой мысли он едва не застонал.

Через несколько минут заметно побледневшая Берта пришла в себя и даже отказалась от предложения Мориса спуститься вниз, в свою каюту.

– Мне лучше побыть на свежем воздухе, – с робкой улыбкой пояснила она.

– О да, разумеется. Знаете, Берта, но мне кажется, что именно морской воздух – это воплощенный аромат свободы. Ах, как бы я хотел умереть в открытом море!

– Но почему?

– А куда может деться наша душа – этот крохотный огонек человеческого «Я», – когда она покидает тело, находящееся в открытом океане, – ведь вокруг только море и небо? Или вознестись наверх, или раствориться внизу…

– Не надо больше говорить о смерти, – попросила Берта. – Лучше расскажите мне о том, как вам удалось выбраться из этого ада. Вас спасло какое-то чудо?