Даже оптимисты из числа американских советологов не предрекали краха Советского Союза: они считали, что такой режим не способен пасть без чрезвычайного внешнего или внутреннего давления по той простой причине, что сильная армия и полицейский аппарат этого не допустят. И уж точно никто и представить не мог, что какое-нибудь советское правительство, не потерпев поражения на поле боя, откажется от контроля над Восточной Европой или – что еще маловероятнее – смирится с отделением союзных республик. Когда невозможное случилось, причем вовсе не в результате того, что в СССР или Восточной Европе произошли массовые выступления такого масштаба, что они могли бы напрячь или тем более сломить механизмы безопасности советской системы, это нанесло русским травму, огромную даже по мерками богатого на травмы XX века. Разгром во Второй мировой войне шокировал немцев, а правда о холокосте поставила перед ними труднейшую задачу Vergangenheitsbewältigung (в переводе с немецкого – «преодоления прошлого»), но все это хотя бы можно было осмыслить как поражение в вооруженном конфликте, в котором немецкая армия храбро билась до последнего. Для Советского Союза крах наступил неожиданно, как результат провала амбициозной программы горбачевских реформ; этот крах никто не пытался предотвратить, и его невозможно было оправдать ни явной необходимостью, ни исторической логикой.
Полутора столетиями ранее в своем классическом труде «Старый порядок и революция» Алексис де Токвиль предположил, что «наиболее опасный момент для плохого правительства – это обычно тот, когда начинаются реформы»[38]
. Но Горбачева, который считал, что призван вдохнуть жизнь в революцию, а вовсе не спасти «старый порядок», эта мысль вряд ли смогла бы утешить.Горбачев и внутренние реформы
В начале 1980-х гг. Брежневу было около 75 лет, но старым и больным он казался уже давно. Его соратники, под конец его жизни образовавшие вокруг лидера настоящую оборонительную фалангу, тоже были немолоды. Когда в 1982 г. Брежнев скончался, они передали власть главе КГБ Юрию Андропову; тот был на восемь лет моложе, но несравненно бодрее своего предшественника и к тому же собрал вокруг себя команду реформаторски настроенной молодежи вроде Федора Бурлацкого. Однако через год с небольшим Андропов внезапно тяжело заболел и тоже умер; ему наследовал ничем не примечательный брежневский протеже Константин Черненко, который протянул примерно столько же, прежде чем в свою очередь отдать богу душу. Теперь даже старой гвардии пришлось признать, что партии требуется более молодой лидер. Выбор пал на Михаила Горбачева, который был на 20 лет моложе Черненко и на 25 – Брежнева. В 1978 г., после 10 лет руководства комитетом партии в родном для него аграрном Ставропольском крае, Горбачева перевели в Москву и назначили секретарем ЦК, отвечающим за сельское хозяйство всего СССР. Его, члена политбюро с 1980 г., Андропов прочил себе в преемники, но в 1984-м выбор политбюро пал на пожилого Черненко. Пост генерального секретаря ЦК КПСС достался Горбачеву только в марте 1985 г.
Горбачев был энергичным человеком широких взглядов, хорошим, умевшим добиться консенсуса политиком, а также грамотным управленцем, который знал, чем живет страна за пределами столицы, однако в начале 1980-х гг. он не производил впечатления будущего революционера. Хотя и позднее, чем Хрущев и Брежнев, Горбачев тоже был выгодоприобретателем советской политики поощрения вертикальной мобильности; при этом он происходил из крестьянской семьи, на которую в сталинский период обрушился ряд типичных для того времени бед: два его дяди и тетя умерли от голода в начале 1930-х гг., а оба деда были арестованы в годы Большого террора. (Такие противоречивые биографии – не редкость для того поколения; похожими могли похвастаться коллега, а позже оппонент Горбачева Борис Ельцин, а также грузин Эдуард Шеварднадзе, который при Горбачеве станет министром иностранных дел.) В силу возраста Горбачев не участвовал во Второй мировой войне, и у него не было того стержневого опыта, который связывал между собой представителей брежневского руководства. По образованию юрист, а не инженер, он был первым руководителем Советского государства, причислявшим себя к интеллигенции; для его жены Раисы, социолога, эта идентичность была не менее важна. Он признавал, что является «продуктом системы», но это не мешало ему считать себя еще и «шестидесятником». Вдумчивый читатель Ленина, он в глубине души не одобрял советского вторжения в Чехословакию в 1968 г. и сожалел, что из-за него Советский Союз свернул с пути внутренних реформ.
Федор Бурлацкий (в центре), сторонник реформ и советник Хрущева, Андропова и Горбачева, с американским советологом Джерри Хаффом[39]