Философом, который сформулировал либеральные принципы, легитимировавшие парламентский переворот, стал англичанин Джон Локк. Его сочинение «Два трактата о правлении» было опубликовано в 1690 г., сразу после «Славной революции». Локк, основываясь на римской идее естественного права, утверждал, что у всех людей с самого рождения есть определенные естественные права: на жизнь, на свободу, на собственность. Появление государств он объяснял через теорию общественного договора: люди делегируют власть правительству, чтобы оно защищало их права. Однако если этого не происходит, они имеют полное право распустить правительство и сформировать новое. Божественное происхождение королевской власти, обязанность подданных ей подчиняться – все это Локк отбросил. Власть превратилась в предмет делового соглашения. Однако Локк не был первым, кто рассматривал государство как результат общественного договора: эта идея подразумевалась в отношениях между феодальными монархами и их подданными. Поэтому покуда существовал Парламент – хотя бы просто в сознании людей, – представление о том, что правитель должен управлять государством совместно с подданными, а не против их воли, сохраняло определенную силу. В Англии сочинение Локка обосновывало то, что уже произошло, а потому не имело революционного эффекта; для американских же и французских мятежников оно служило оправданием революции, а также обеспечило их тем правовым языком, который лег в основу нового порядка.
Французская революция на своих ранних этапах стремилась к установлению конституционной монархии по английскому образцу. В 1780-х сторонники реформ получили свой шанс, поскольку в этот момент монархия оказалась на грани банкротства. Людовик XVI назначал на пост министра финансов людей, нацеленных на серьезные преобразования, стремившихся сделать архаичную систему налогообложения более универсальной, справедливой и эффективной. Дворянство обложили тем же налогом, который действовал в отношении всех остальных жителей, и это стало самым серьезным преобразованием. До этого выплаты дворян были значительно меньше, поскольку считалось, что их служба государству состоит в своевременном обеспечении армии офицерами и рядовыми. Такая система комплектования армии уже давно ушла в прошлое, однако дворянство, разумеется, сопротивлялось любым мерам, направленным на изменение налоговой системы. В пору расцвета абсолютизма монархи, стремясь создать полностью подконтрольное им государство, конечно, ослабили положение знати, однако окончательно сломить ее не сумели. Дворяне обладали огромным авторитетом, занимали важные должности в судах (которые регистрировали королевские указы), при дворе и в армии. Они подняли бурю негодования в ответ на предписание платить налоги и, как ни странно, получили общественную поддержку в этой борьбе против «тиранического» наступления на их исконные права (что показывает, насколько ограниченным был королевский абсолютизм). Более смелый и решительный, чем Людовик, монарх мог бы не растеряться и продавить свое решение. Вместо этого король прислушался к совету, который подсказывали ему со всех сторон: новую налоговую систему можно ввести только с санкции Парламента. И вот, после перерыва в 175 лет, Людовик объявил о созыве Генеральных штатов.
Тут же разгорелись споры о том, как все должно быть организовано. Каждая из трех социальных групп (духовенство, дворянство и третье сословие) имела свою палату в Парламенте. Перед тем как принимать какие-либо решения, все три палаты должны были договориться о том, как будет проходить обсуждение. Лидеры третьего сословия, главным образом адвокаты, понимали, что у них вряд ли будет возможность добиться изменений в общественном устройстве Франции, если они будут заседать отдельно от дворянства и духовенства. Они настаивали на том, что все три сословия должны собраться и голосовать вместе. Кроме того, учитывая численность, трудолюбие и состоятельность третьего сословия, число его представителей должно быть удвоено. Сначала король отказался вносить какие-либо изменения в установленный порядок собрания. Затем он пошел на уступки и, как это всегда бывало с Людовиком, только усугубил проблемы. Он согласился удвоить число представителей третьего сословия, однако настаивал на том, чтобы палаты собирались по отдельности. В этом случае, разумеется, численность делегатов от третьего сословия уже не играла бы никакой роли: что бы они ни предложили, духовенство и дворянство могли наложить вето на их решение.