Правительство не объявляло движение чартистов вне закона. Оно стремилось скорее поставить его под свой контроль, а не подавить. Суды признавали законность публичных шествий, законность требований ввести всеобщее избирательное право, законность подачи петиций – последнее даже считалось исконной привилегией англичан. Вне закона объявлялись шествия, перераставшие в бунты, а также мятежные речи на митингах и в газетах, бросавшие тень на правительство или призывавшие к насилию. За подобные действия чартистов арестовывали и пытали, но судили на открытых заседаниях и в общем порядке. Чаще всего их признавали виновными, однако наказания были довольно мягкими – от 6 до 12 месяцев тюрьмы.
Власть твердо придерживалась принципа не проливать кровь чартистов, поскольку это возмутило бы общественное мнение и разъярило бы их сторонников. Это обстоятельство показывает, что в Англии действительно сформировалось либеральное общество. В любой другой стране ничто бы так не обрадовало аристократию и буржуазию, как массовые казни их противников-пролетариев. Конечно, английское правительство задействовало армейские части во время собраний чартистов, однако конвой, как правило, сочувствовал им и использовал силу с большой осторожностью.
Даже во время петиционной кампании лидеры чартистов заботились далеко не только о политических правах. Часть из них занималась просвещением рабочих, другие помогали им бороться с алкоголизмом, третьи хлопотали о переселении рабочих на небольшие земельные участки, кто-то занимался профсоюзами, кто-то – социалистическими кооперативами. Благодаря всему этому пролетарии постепенно становились уважаемыми членами цивилизованного общества. Эта многоплановая деятельность продолжалась и после 1850 г., ознаменовавшего конец чартистского движения.
Три наиболее крупные акции чартистов пришлись на 1830-е – 1840-е, когда в Англии наступил экономический кризис. После 1850 г. ситуация улучшилась, а вместе с ней и условия жизни рабочих. В 1866 г. партия либералов (преемники вигов), практически не подвергаясь общественному давлению, сама предложила расширить избирательное право. Тори пошли дальше и в 1867 г. приняли закон, по которому большинство городских рабочих получили право голоса. В 1884 г. правительство либералов распространило эту норму и на сельских рабочих. Эти две избирательные реформы по-прежнему не устанавливали всеобщего избирательного права для мужчин, так как сохранялся имущественный ценз: избиратель должен был либо владеть собственным домом, либо снимать жилье. Так, многие солдаты, сражавшиеся за Британию в Первой мировой войне, не имели права голосовать. К концу войны они его получили: в 1918 г. четвертая Избирательная реформа фактически установила избирательное право для всех мужчин, а также частично и для женщин – с возрастным цензом в 30 лет.
Таким образом, британские власти справились с социальными потрясениями, вызванными Промышленной революцией, избежав потрясений политических. Нормы издавна существовавшей здесь конституции расширялись с течением времени, постепенно интегрируя рабочих в политическую жизнь страны. Британия снискала репутацию самого стабильного государства Европы.
Во Франции Промышленной революции не произошло. Да, текстильное производство было механизировано, однако угольная и металлургическая отрасли развивались очень медленно. На протяжении XIX в. Франция оставалась аграрной страной. Большая часть земель находилась в руках крестьян, ставших ее полноценными собственниками благодаря революционным событиям 1789 г.
В течение 10 лет после 1789 г. во Франции учреждались самые разные формы правления. На смену абсолютной монархии пришла монархия конституционная, затем – демократическая республика, буржуазная республика и, наконец, военная диктатура. В XIX в. Франция вновь возвращалась к каждой из этих форм, но уже в менее стремительном режиме. Ситуация в стране была хронически нестабильна, поскольку разногласия, порожденные первой революцией, ощущались в обществе еще очень долго. Ни одна из форм правления не могла снискать всеобщей поддержки. Каждый понимал, на что способны его противники. К примеру, даже умеренные революционеры 1789–1791 гг. притесняли католическую церковь, а потому она – и все верующие – чувствовали себя в безопасности только при монархической власти (в крайнем случае – при авторитарном правителе наподобие Наполеона). Либералы не были готовы мириться с церковью, потому что для них она олицетворяла собой реакцию и ограничение свобод. Рабочие могли бы стать успешными союзниками либералов, однако они опасались повторения сценария 1789 г., когда революция, вроде бы двигаясь в сторону демократии, все отчетливее приобретала черты тирании.