Краткая история фэндома (с некоторыми комментариями для ролевиков)

И как раз в сороковом году дебютировал Александр Петрович Казанцев, человек безусловно талантливый, твердолобый коммунист, который страстно обожал фантастику космическую и натурально воевал за то, чтобы фантастам разрешали писать о космосе. Он считал, что выход в космос — вопрос ближайшей пятилетки, и поэтому фантасты имеют право об этом писать. Казанцев, начав публиковаться в начале сороковых, к 50-м был величиной номер один, его потом только Ефремов затмил. Это фигура очень значимая в истории отечественной фантастики, в чем-то даже трагическая, потому что, с одной стороны, он абсолютно искренне воспринял установки партии на фантастику ближнего прицела, на идеологическую нагрузку, на обслуживающую функцию, но при этом он отчаянно любил фантастику космическую. И несмотря на то, что он оставался в пределах тех же самых сюжетных шаблонов типа экспансии коммунизма на другие планеты, тем не менее он сражался за фантастику в том смысле, в котором он ее понимал. В принципе, и позже, до самых восьмидесятых, Казанцев оставался фигурой чиновниками крайне уважаемой и официальными издательствами обласканной. Некоторые знаменитые фантасты-шестидесятники проговаривались, что, будучи подростками, в 40-е годы зачитывались книгами Казанцева, и это определило их любовь к фантастике. То есть он был на голову выше прочего ближнего прицела. Правда, потом, во времена оттепели, Казанцев со своими установками оказался уже не знаменосцем прогрессивной фантастики, он оказался глубоко в тылу, и теперь, чтобы защитить свои ни на грамм не изменившиеся идеалы, ему приходилось вести литературную войну против фантастов-шестидесятников: Стругацких, Альтова с Журавлевой и прочих. И это, конечно, делает его фигурой, мягко говоря, противоречивой. Но это уже было позднее.

Итак, еще раз: совсем фантастику ликвидировать не получилось, она как-то продолжила существовать, как-то искала способы бытия. Было постановлено, что фантастика нужна затем, чтобы пробуждать в молодежи внимание и интерес даже не к науке, а к технике: задачей фантастики было побуждать молодежь идти в технические вузы и восполнять дефицит страшно нужных молодой советской стране технических кадров в период индустриализации. Но эти годы, слава Богу, прошли, в 1953-м умер Сталин, а затем случились 56-й и 57-й годы. В 56-м состоялся ХХ съезд, на котором был осужден культ личности. А в 57-м был запущен первый спутник, сразу вчистую реабилитировавший тему космоса. И вышла «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова. Начиналась Оттепель.

Ефремов тоже начинал в 40-е, и ко второй половине 50-х он был уже очень масштабной фигурой. Но именно «Туманность» полностью перевернула представление и у писателей и у читателей о том, что возможно для фантастики. С этого момента отсчитывают третью волну советской фантастики и ее золотой век, наступивший на двадцать пять лет позже, чем в англоязычном пространстве.

(Классификацию волн, точнее поколений, предложил Анатолий Бритиков — исследователь советской фантастики. По его классификации, первая волна — это расцвет двадцатых годов, вторая волна — фантастика ближнего прицела и третья волна — шестидесятые. Четвертой волной называли писателей, сформировавшихся во времена застоя и «стартовавших» в перестройку. Дальше пятой волной начали называть тех, кто прославился в 90-е, например Лукьяненко и Хаецкая. Шестая волна — массовый вал писателей самого конца 90-х и первой половины нулевых, а седьмой, или «цветной», пытались называть поколение эпохи сетевых конкурсов. Но чем ближе к нашим временам, тем более спорна эта классификация. Что происходит сейчас, никто и никак называть не рискует. Более-менее уверенно все согласны с четырьмя волнами советской фантастики, а дальше начинаются разночтения.)

А вообще фантастика шестидесятых — да и позже, если уж на то пошло, — это, конечно, в первую очередь Стругацкие. Я сейчас не буду углубляться в литературоведение и рассказывать, почему именно произведения Стругацких были так не похожи на все остальное и как они — именно они — задали практически все последующие тенденции. Как бы то ни было, и в книгах Стругацких, и в книгах других авторов фантастика начала позволять себе задаваться какими-то социальными вопросами, вообще какими-то еще вопросами, кроме технических. То есть фантастика развивается, фантастика позволяет себе лишнее, фантастика потихонечку выходит за предписанные рамки, и в силу этой причины, и массы других социальных причин, за считаные годы появляется плеяда блестящих писателей-фантастов, в основном рассказчиков, а не романистов, сейчас объясню почему.