Краткая история крестовых походов

После Первой мировой войны, когда министерства иностранных дел в Лондоне и Париже определили судьбу Среднего Востока, унижение приобрело еще более острый характер. Теперь ничто уже не могло скрыть очевидного факта – неверные намного превзошли правоверных. В глазах мусульманского мира, который чувствовал себя недооцененным и никому не нужным, крестовые походы вдруг приобрели значимость, превратившись в волнительный момент истории, когда исламу удалось успешно справиться с Западом. Саладина, которого по причине курдского происхождения и недолговечности успеха, не включали в большинство арабских трудов по истории, вдруг провозгласили панисламским героем[153].

Это новообретенное признание еще больше набрало силу после основания Израиля, который хоть и представлял собой еврейское образование, но в мусульманском мире считался государством новых крестоносцев. В Сирии лик Саладина стали изображать на марках и монетах, а в предместье столицы страны Дамаска возвели его конную статую с двумя плененными христианами, которых он ведет за собой, снабдив надписью «Освобождение Иерусалима». Иракский диктатор Саддам Хуссейн, не желая от него отставать, провозгласил себя новым Саладином и воздвиг себе при жизни сразу четыре статуи, на каждой из которых его голову венчает корона в виде Купола Скалы – как напоминание о завоевании султаном святынь Иерусалима[154].

По иронии судьбы эта карикатура на крестовые походы, живописующая разбойных западноевропейских варваров, без всякого повода набрасывающихся на более мирный и просвещенный Восток, просочилась обратно в Старый Свет. Самым знаменательным образом ее появление, пожалуй, в 2001 году прокомментировал бывший президент США Клинтон, когда, размышляя вслух, назвал террористические акты «цыплятами крестовых походов, вернувшимися домой в свой курятник».

Подобные воззрения опасны по целому ряду причин, не в последнюю очередь потому, что из-за них прошлое искажается в угоду требованиям текущего политического момента. «История, – писали римские поэты Цицерон и Виргилий, – это учитель жизни…» и «стоит нагнуть ветку, как склоняется все дерево».

Соблазн превратного их толкования насколько распространен, настолько и силен, поэтому ему любой ценой следует противиться. Чтобы понять, какую опасность несут в себе попытки контролировать настоящее, выдумывая прошлое, совсем не обязательно соглашаться с Наполеоном, который говорил: «Что такое история, если не ложь, с которой все согласны?» Крестовые походы были далеко не первым крупным столкновением между Западом и Востоком (или даже между христианством и исламом). И говорить, что они бесповоротно настроили друг против друга две эти религии либо привели к упадку той или иной из них, нельзя.

В то же время они обладали поистине огромным значением. На начальном этапе крестовых походов средневековая церковь шла по пути превращения в главную организующую силу христианства. С помощью одной-единственной проповеди Урбану II удалось запустить процесс, вдохновивший сразу сто пятьдесят тысяч человек бросить насиженные места и отправиться почти за три тысячи миль в Иерусалим. Однако к концу крестовых походов подобный раздутый авторитет папского престола пошел на спад, что проложило путь к Реформации.

Но в силе потеряли не только папы. По иронии судьбы – если учесть заявленную ими цель – крестовые походы ослабили христианство в целом. Подрыв великого константинопольского оплота армиями Четвертого крестового похода разделили христианский мир на две половины – католиков и православных. Они разошлись в разные стороны не одно столетие назад, но после 1204 года перестали считать друг друга христианами в полном смысле этого слова[155].

Дома, в Западной Европе, где крестовые походы выступили катализатором метаморфоз, изменивших представление о рыцарстве, они произвели чуть ли не диаметрально противоположный эффект. Те, кто сражался бок о бок с Вильгельмом Завоевателем в битве при Гастингсе в 1066 году, немногим отличались в лучшую сторону от прославленных всадников-наемников – могучих и жестоких. Впервые подобное мнение претерпело изменения после речи Урбана, повелевшего им использовать оружие ради великого дела. Его слова восприняли всерьез, и мысль о том, что рыцарство, помимо прочего, должно включать в себя и некий кодекс поведения, в конечном итоге просочилась домой[156]. За сто лет, истекшие со времен Первого крестового похода, подобные идеи о рыцарстве выкристаллизовались в поэмах, таких как «Песнь о Роланде» и легендах о короле Артуре. Самую известную литературную форму они обрели в начале XII века, став средневековыми бестселлерами[157]. Иными словами, крестовые походы помогли создать типичный образ рыцаря в сияющих доспехах, ныне ставший символом эпохи Средневековья.