В сентябре 1938 года заявление Чемберлена о том, что он привез из Мюнхена «мир для нашего поколения», вызвало ликование и у публики, и в парламенте. Даже в начале 1939 года оставалась слабая надежда, что путем дипломатии удастся ограничить немецкий экспансионизм или хотя бы удержать Британию в стороне от конфликта, ограниченного в то время территорией Восточной Европы. Вторжение Гитлера в Польшу, чью целостность Британия гарантировала, как и целостность Бельгии в 1914 году, положила этим надеждам конец. Но объявление Чемберленом войны не было встречено всплеском шапкозакидательского патриотизма, как в 1914 году. Те, кто помнит этот момент, говорят об ощущении парализующего ужаса.
Известно, что Гитлер не имел желания воевать с Британией. Он скептически относился к разработанному его генералами плану вторжения – операции «Морской лев», учитывая, что Королевский военный флот не был разгромлен, а воздушная битва за Британию весной 1940 года продемонстрировала, что у Германии нет превосходства в воздухе. Тем не менее для защиты Лондона принимались отчаянные меры. В сельской местности «ближних графств»[156]
было создано три пояса дзотов и пулеметных гнезд. Насколько мне известно, ни один из них не сохранился до сего дня. Сообщения о планах Гитлера по оккупации Лондона (оккупационная администрация якобы должна была располагаться в здании совета Лондонского университета в Блумсбери) представляют собой позднейшие фантазии, эксплуатирующие интерес ко Второй мировой войне. К осени 1940 года операция «Морской лев» была отменена, и главной задачей обороны столицы стала защита от воздушных налетов, а это все-таки другая война, с сомнительной для нападающей стороны эффективностью.Угроза воскресила в памяти лондонцев воспоминания о Великой войне, и многие пребывали в ужасе: ведь все знали, насколько усовершенствовались с тех пор бомбардировщики. Бертран Рассел писал, что после начала войны столицу сразу же сровняют с землей. Она превратится в «один огромный бушующий Бедлам, больницы будут брать штурмом, транспортное сообщение прекратится, бездомные будут взывать о помощи… враг будет диктовать свои условия». Такие взгляды выражали не только философы левых убеждений. Черчилль еще в 1934 году предупреждал, что от трех до четырех миллионов лондонцев будут спасаться в сельской местности. Согласно правительственным прогнозам 1937 года, за две недели бомбардировок должны были погибнуть 600 000 человек, и в больницах было развернуто 300 000 коек. Как следствие, столичные власти организовали эвакуацию около 660 000 женщин и детей, в том числе половины всех школьников города, в провинцию. Эта операция, по сообщениям, прошла без единого серьезного сбоя.
Вялые бомбардировки доков начались в сентябре 1940 года, однако целились немцы плохо, и в основном бомбы падали куда придется. В Лондоне с самого начала ввели ночное затемнение; эта мера была непопулярной, но считалась эффективной. В качестве защиты от бомб распространялись металлические полубочки, которые назвали «бомбоубежищами Андерсона»; их нужно было устанавливать на заднем дворе. В центре города от них было мало проку, и по сигналу воздушной тревоги люди бросались в метро. Попытки предотвратить скопление людей на платформах оказались тщетными; станции быстро переполнились, и власти махнули рукой.
Такой войны, как зимой 1940 года, лондонцы еще не знали. Каждую ночь любой житель города мог погибнуть – внезапно, как некогда в окопах Великой войны. 29 декабря 1940 года 130 бомбардировщиков сбрасывали на Лондон бомбы со скоростью 300 штук в минуту. Окрестности собора Святого Павла были объяты пламенем, но сам собор не рухнул. Пострадало около трети старого Сити. Затем бомбардировки прекратились: Гитлер переключил внимание на Восточный фронт. Лишь в 1944 году произошло еще четырнадцать налетов, прозванных «бэби-блицем». За ними, с июня 1944 года и до конца войны, следовали атаки самолетов-снарядов «Фау-1» и ракет «Фау-2».
О бомбардировках люди вспоминали по-разному. Писательница Элизабет Боуэн отмечала, что каждый вечер лондонцы «чувствовали, как истончается промежуток между живыми и мертвыми… Когда небо начинало бледнеть, а потом темнеть с наступлением сумерек, прохожие на улицах говорили друг другу: “Доброй ночи! Удачи”. Каждый надеялся, что не умрет ближайшей ночью, а если умрет, то будет хотя бы опознан». Представление о «духе Блица»[157]
давно развенчано в публицистике как патриотическая фикция, изобретенная в Уайтхолле для поднятия духа населения. В душах лондонцев господствовала скорее мрачная готовность пережить то, что происходит, до конца. При всем при том тысячи эвакуированных детей вернулись домой еще до того, как бомбежки прекратились: часть населения считала правительственные меры избыточными.