Краткая история Лондона

Вскоре парламент на собственном опыте осознал, как это – остаться без крыши над головой. В октябре 1834 года клерк, сжигая старые деревянные бирки, устроил пожар в Вестминстерском дворце. Анклав зданий, в старейших из которых еще до нормандского завоевания располагались монархи, суды, пэры, члены парламента, чиновники, – зданий, переживших восемь столетий государственной суеты, – выгорел целиком. Сохранился только каменный Вестминстер-холл, построенный в Средние века. Эффект был такой, как будто разом стерли коллективную память нации. На полотне Тернера событие изображено как очищение от прошлого, на смену которому должно было прийти что-то символизирующее новую эпоху и новый порядок.

Но что именно? Лондон в 1830-х годах охватила, как ее позже стали называть, битва стилей. Как мы уже видели, городская архитектура при Георгах была классической – греческой, римской или гибридной, в итальянском стиле. Несколько зданий, например Строуберри-хилл Хораса Уолпола, были построены в готическом стиле, и их даже называли живописными. Однако, что касается зданий церквей, музеев, банков и клубов, здесь выбор был только между греческим и римским, а жилые дома Кьюбитта были все в итальянском стиле.

К 1830-м годам этому порядку вещей был брошен вызов сразу с нескольких сторон. Классический стиль считался стилем Французской революции и американской республики, будучи выбран для парижского Пантеона и вашингтонского Капитолия. Для англичан – сторонников Высокой церкви он напоминал о языческом, дохристианском прошлом и не подобал дому молитвы. Глядя на пылающий старый Вестминстерский дворец, Огастес Уэлби Пьюджин, которому исполнился всего двадцать один год, ликовал, видя, как средневековые стены стоят прочно, а новые здания «рушатся быстрее, чем карточный домик». Готика годилась на все времена. Для Пьюджина готические шпили были «сложенными руками, вознесенными к Богу», а Колридж[106] писал, что «готическая архитектура позволяет узреть бесконечность». В городе, где классический стиль безоговорочно доминировал, это была по-настоящему революционная смена вкусов.

Эта смена началась еще на заре 1830-х годов, и как раз с церквей. Одна из «церквей Ватерлоо» – церковь Святого Петра на Итон-сквер – была классической, но уже церкви Святого Павла на Уилтон-плейс и Святого Михаила на Честер-сквер, построенные всего двенадцатью годами позже, выполнены в готическом стиле. К 1840-м годам все церкви Белгрейвии и Пимлико были выполнены из бурого кентского известняка; они известны как «церкви Канди», в честь инспектора землевладения Гровнеров. Их сухопарые шпили взмывают вверх над морем ярко-солнечных оштукатуренных стен.

И все же в 1836 году комиссия по постройке нового Вестминстерского дворца вызвала сенсацию, объявив, что проекты, подаваемые на конкурс, должны быть в готическом или «елизаветинском» стиле и непременно гармонировать с соседней часовней Вестминстерского аббатства, построенной Генрихом VII. В конкурсе победил классицист Чарльз Бэрри, но условия он выполнил, только прибегнув к помощи Пьюджина, сделавшего чертежи в готическом стиле. В 1840 году расчистили место под строительство, одели в гранит реку и заложили фундамент.

Бэрри распланировал новые здания в целом в классическом духе и отказался признать роль Пьюджина. Он пригласил молодого архитектора лишь через четыре года, формально только для декоративной облицовки и интерьеров. Пьюджин вернул комплимент, охарактеризовав дворец так: «Все греческое, сэр, – тюдоровские детали на классической основе». Однако дворец стал витриной нового стиля; Пьюджин занимался отделкой панелями, остеклением, черепицей, скобяными изделиями, гобеленами, коврами, сконструировал даже новый королевский трон. Он работал как бешеный.

Бэрри обещал, что здание будет построено за шесть лет и обойдется в 750 000 фунтов стерлингов (чуть меньше 120 миллионов фунтов на сегодняшние деньги). На самом деле строительство заняло тридцать лет, стоило втрое дороже, и здание стало считаться шедевром Пьюджина, а не Бэрри. Часовую башню, известную под прозвищем Биг-Бен (первоначально «Большим Беном» назывался один из ее колоколов), закончили только в 1858 году, через шесть лет после смерти Пьюджина. Ее звучная мелодия в ми-мажоре стала фирменным знаком Лондона и узнаваемым по всей империи символом британского духа. В 2012 году в честь юбилея пребывания королевы на троне башню переименовали в башню Елизаветы, но этот порыв мало кто подхватил.

Лондон становится чище