Краткая история Лондона

Когда в начале 1850-х годов Мэйхью смотрел на Лондон с воздушного шара, он был поражен «городом-левиафаном, над которым висела плотная завеса дыма». К западу он мог видеть пространство до Хаммерсмита и Фулэма, к северу – до Хэмпстеда и Ислингтона, к востоку – до Виктория-парка и Боу, к югу – до Далича, Сиднема и Камберуэлла. Но если Уильям Коббет[113] с отвращением взирал на «исполинский прыщ», то Мэйхью, напротив, восторгался «этим странным конгломератом порока, алчности… благородных дерзаний и героизма» и писал, что «здесь в одном месте соединено больше добродетели и больше несправедливости, больше богатства и больше нужды, чем в любой другой части мира».

Убежище для беглецов с континента

С началом политических катаклизмов 1848 года в Европе миграция беженцев в Лондон из струйки превратилась в поток. Карл Маркс уже поселился в Кентиш-тауне, работал в Британском музее и как раз в 1848 году опубликовал свой «Манифест Коммунистической партии» (тогда оставшийся незамеченным – возможно, потому, что он был опубликован только на немецком языке). В то же время Лондон служил убежищем и племяннику Наполеона I Луи Бонапарту, который теперь вернулся в Париж и захватил власть под именем Наполеона III. Тогда убежище было предложено тому, кого он сместил, – Луи-Филиппу, хотя последнему и пришлось жить под простым именем мистера Смита[114]. В британской столице нашли приют и австриец Меттерних, и венгр Кошут, и итальянцы Мадзини и Гарибальди, а русским и польским беженцам просто счету не было.

Французские аристократы облюбовали виллы Туикенема, о чем сегодня напоминает название «Орлеан-хаус». Многие другие были на грани нищеты; они собирались в подвалах и кафе, мрачно пили, строили заговоры и писали воззвания. Те, кому улыбалась удача, переселялись в Блумсбери и Сент-Джонс-вуд, бедные продолжали жить в Сохо – районе, который Голсуорси позже описывал как «грязный, изобилующий греками, изгоями, кошками, итальянцами, томатами, кабаками, шарманками, пестрыми лохмотьями, странными названиями, зеваками, выглядывающими из верхних окон»[115]. Я еще помню Сохо именно таким.

Для многих новоприбывших Лондон стал разочарованием. Их соотечественники на родине по определению не оправдывали надежд, игнорируя регулярные призывы к восстанию. Как пишет Адам Замойский в своем описании Лондона беженцев: «Тот самый народ, которому они мечтали помочь, их отверг. Великое видение, рожденное в 1860-х годах, мало-помалу растворялось в лондонском тумане… они становились похожи на часы, которые забыли завести».

Но в том-то и дело, что европейцы находили убежище в городе, вся сила которого зиждилась на прочной отстраненности. Отстраненность от континентальной политики была явным или скрытым принципом поведения каждого британского монарха со времен Елизаветы. Лондон был идеальным местом для тех, кто искал безопасности и утешения в беде, а не союзников для заморских разборок.

В смирении была его сила.

15. Взросление викторианского Лондона. 1860–1875

Лондон, Париж, Вена

В 1840-х годах Лондон наконец опередил Пекин в борьбе за звание самого крупного города мира. К 1860 году численность его населения достигла 2,8 миллиона человек; Париж и Вена отставали почти вдвое. Но эти города, в отличие от Лондона, осознавали свои недостатки. В Париже Наполеона III располагались одни из худших трущоб Европы. Богатые жители прятались от них за стенами особняков-«отелей». Ширина даже самых больших улиц редко превышала пять метров, а самых узких не достигала и метра. В домах царила такая же скученность, как в самых ужасающих тюрьмах. Четверо из семи новорожденных не доживали до года.

В 1854 году по повелению Наполеона префект департамента Сена барон Осман сделал в Париже то, чего Кристофер Рен в свое время не смог сделать в Лондоне. Префект предложил геометрическую звездообразную сеть круговых площадей и бульваров, проложенных прямо через «человеческое болото». Всего за 17 лет он соорудил восемьдесят километров авеню, а заодно и совершенно новую систему водоснабжения и канализации. Его строительные подрядчики действовали как армия захватчиков; треть миллиона жителей были переселены в переулки или на поля за стенами города. Рядом с подобным разгулом бледнеет даже история лондонских железных дорог и строек Столичного управления работ, ведшихся в то же время.