Краткая история Лондона

Наиболее заметной диаспорой были евреи, бежавшие от погромов в Российской империи; в Уайтчепеле их поселилось около 100 000. Это, в свою очередь, привело к постоянному исходу сравнительно зажиточных членов общины в Хайбери, Вудфорд, Стэмфорд-хилл, Хендон и Финчли; этот путь вертикальной мобильности еврейского населения был прозван «северо-западным проходом». Покидая те или иные районы, члены иммигрантских общин на прежнем месте оставляли религиозные центры и рестораны, куда и после нередко приходили семьями в выходные. Так, в Кларкенуэлле и сегодня есть итальянская церковь, в Фицровии – немецкая, а в Сохо – две французские. Зато экзотические заведения моей юности – ресторан Шмидта на Шарлотт-стрит и ресторан Блума в Уайтчепеле, – увы, закрылись.

Еще дальше на восток сошли на берег из доков Лаймхауса китайские матросы – и попросту исчезли. Лондонский Чайнатаун, непубличный, самодостаточный и расположенный далеко от центра, просуществовал до конца 1960-х годов, когда был упразднен советом боро Тауэр-Хамлетс. Лишенные крова иммигранты переселились, что весьма необычно, в центр города – на Джеррард-стрит в Сохо, которая как раз в это время опустела из-за запрета на уличную проституцию. Я как-то раз попытался исследовать историю этого «великого переселения», но не смог уговорить ни одного из членов замкнутой китайской общины рассказать об этом. Один из советников в Попларе[139] хвалился, что вернул «наши школы нашим гражданам». А ведь китайцы жили здесь с 1850-х годов.

Сага о Лаймхаусе заставляет вспомнить еще об одной особенности столицы, отмеченной романистом Уолтером Безантом. В 1901 году он называл Ист-Энд «большим секретом» Лондона. Здесь жило 2 миллиона человек – больше, чем в любом провинциальном городе страны. Однако в Ист-Энде не было «ни джентльменов, ни экипажей, ни солдат, ни картинных галерей, ни театров, ни оперы, ничего… Никто в Лондоне не ездит на восток, никто не хочет осмотреть здешние достопримечательности; никому нет до него дела». Столь же снисходительно Безант писал о Лондоне к югу от реки – еще одном гигантском городе, где к началу XX века жил почти исключительно рабочий класс. По словам Безанта, некий француз заметил, передернув плечами, что единственное общественное здание в Южном Лондоне – «это паб под названием “Слон и замок”».

Хотя жители восточных и южных боро зависели от внутреннего города в том, что в основном именно внутренний город давал им работу, в остальном они были замкнутыми и самодостаточными, и жителям одного боро не было дела до соседних. Нередко рассказывали истории о лондонцах, которые никогда не забредали западнее Уайтчепела или никогда не были на северном берегу реки, так же как многие жители Западного Лондона никогда не заходили восточнее Тауэра. В одном из докладов о жилье, принадлежавшем англиканской церкви, отмечалось, что Ист-Энд «столь же не исследован, как Тимбукту». Чарльз Бут писал: «Не деревня, а город – наша “терра инкогнита”». По сравнению с бурлящими городами Северной Англии Лондон казался разобщенным по географическому признаку. Когда Джордж Оруэлл покинул Ноттинг-хилл, чтобы описать жизнь лондонских бедняков, он жил в Лаймхаусе под чужим именем и писал о тех, кого изучал, как мог бы писать антрополог о жителях чужой страны.

Круги на воде

Как ни глубока была пропасть между различными частями Внутреннего Лондона, нельзя упустить из внимания и другую пропасть, которая быстро росла, – пропасть между Внутренним Лондоном в целом и все более увеличивающимся «бубликом» пригородов. Безант отмечал изоляцию Ист-Энда, но она не шла ни в какое сравнение с изоляцией новых пригородов. Да, их обитатели ездили на поездах в центр – работать и время от времени развлекаться, но для их современников, живших во Внутреннем Лондоне, они были словно пришельцы из неизвестной страны. У большинства лондонцев было отдаленное представление о Степни, Ротерхайте и Брикстоне, а уж о Кэтфорде, Тутинге или Эдмонтоне мало кому было что-либо известно.

К первым годам нового века растущая столица вышла за пределы графства Лондон – в Суррей, Кент, Эссекс и Мидлсекс. Большей частью новые поселения не возникали на основе существовавших деревень, а просто поглощали фермы и поля, стоявшие на пути строительства. Как и в периоды предыдущих расширений, самая дорогая застройка была к западу, с наветренной стороны от мегаполиса, и железнодорожные компании стремились к тому, чтобы все так и оставалось. Дуга в 90 градусов к северо-западу от столицы была как бы зарезервирована для среднего класса (во всяком случае, на это надеялись). Великая Западная железная дорога всеми силами сопротивлялась пуску поездов для рабочих, опасаясь, что это привлечет на рынок жильцов с низким доходом.