Краткая история российских стрессов. Модели коллективного и личного поведения в России за 300 лет

Счастливый? Карьерный! Многообещающий. Всего лишь в 33 года был назначен председателем Петербургского окружного суда — столица! — и незамедлительно, в 1878 г., попал в процесс Веры Засулич как судья, как тот, кто ведет присяжных к приговору. Кто? Никто в Российской империи, сын литератора и актрисы, выпускник юрфака Московского университета, прокрутившийся на прокурорских должностях в Сумах, Харькове, Москве и Петербурге и — приглянувшийся на курорте в Карлсбаде министру юстиции.

Выстрел по карьере

Засулич — дело выдающееся, простое. Террористка, стреляла в петербургского градоначальника Трепова, схвачена на месте, виновна, наказание неотвратимо. «Револьвер уже в руке, нажала собачку… Осечка! Екнуло сердце, опять, выстрел, крик… Посыпались удары, меня повалили и продолжали бить… — Вы убьете ее?

— Уже убили, кажется».[472]

По твердому мнению властей Кони намеренно провалил процесс Засулич, подведя присяжных, якобы подобранных им, в самой тонкой манере к тому, чтобы они решили: «Не виновна!». Немедленно освободил Засулич (бежала за границу) до нового приказа об аресте. Его никогда больше не подпустят к политическим процессам. Только уголовные и гражданские дела. «Когда, после 9-летней опалы за то, что по делу Засулич я был слугою правосудия, а не лакеем правительства, я был, наконец, назначен обер-прокурором, Александр III в зале Аничкина дворца… в грубых и резких выражениях высказал мне о „тягостном воспоминании о неприятном впечатлении, произведенном на него моим образом действий по делу Засулич“».[473]

Он сломал себе карьеру. Зачем? Можно смеяться, но ответ — идеализм, твердая приверженность нравственности, вера в права человека. Негибкая спина. Неспособность наклониться — в угоду, сделать против совести. И еще — любовь. Любовь к человеку попранному, человеку независимому, человеку, отстаивающему свое право на честное, самостоятельное существование. К народу, имеющему такое право. Он в 21 год, выпускаясь из Московского университета, написал диссертацию «О праве необходимой обороны» (1865). Это сочинение вызвало возмущение в цензуре. В нем признавалась возможность обороны против государства. «В справедливости и целесообразности… необходимой обороны в случае незаконных действий общественной власти нельзя сомневаться».[474] «Вопрос о праве необходимой обороны народа против незаконно действующего правительства в виде восстания, революции… есть вопрос государственного права». Далее — разбор признания этого права «в сочинениях средневековых публицистов и писателей XVIII века».[475] Позиция понятна.

Суд

По незаконному приказу Трепова был высечен розгами (не снял перед ним шапку, позорнейшее наказание, 25 ударов) политический арестант в доме предварительного заключения, с его одиночками, «душными, лишенными света камерами»,[476] смертями, самоубийствами и сумасшествием заключенных. В нем 4 года содержалось до 200 человек политических. «Отвратительная сцена насилия, ничем не оправдываемого и безусловно запрещаемого законом» среди тюремного, «болезненно чувствительного, нервно расстроенного населения» немедленно довела его «до крайнего предела»[477] и вызвала эпидемию других расправ над заключенными. А реакция общества? Молчание, забвение, безнаказанность.

Тогда только последовал выстрел. Вот мнение защиты: Засулич совершила акт самопожертвования — не только мести, но еще и протеста «против поругания над человеческим достоинством политического преступника».[478] Чтобы поднять вопрос «о действительно больных сторонах этой жизни».[479]

Кони ждал от присяжных признания ее вины «со снисхождением». «Я… желал, чтобы разум присяжных возобладал над чувством и подсказал им решение, в котором признание вины Засулич соединялось бы со всеми смягчениями».[480] Его заключительное слово как председателя суда — это призыв тщательно разобраться в обстоятельствах дела. «Пусть в приговоре вашем скажется… „дух правды“».[481]

Присяжным был задан вопрос: виновна ли Засулич в том, что, «решившись отомстить», нанесла с «обдуманным заранее намерением» «рану… пулею большого калибра»? Ответ: нет, не виновна! Такой ответ — не отрицание самого выстрела. «Говоря „не виновна“, присяжные вовсе не отрицали того, что она сделала, а лишь не вменяли ей этого в вину».[482]