Краткая история российских стрессов. Модели коллективного и личного поведения в России за 300 лет

Все это — не в первый раз. Через 100 с лишним лет мы повторяем тех, кто был до нас, кто также блуждал по российской земле. Весь XIX — начало XX в. избыток населения в нечерноземном центре России выплескивался, ради прокорма, в Петербург и Москву, расходился артелями и в одиночку по городам и весям, предлагая внаем десятки профессий и сотни видов товаров, своих, особенных. Жизнь кипела повсюду. «В пределах Европейской России отхожие промыслы захватывали в 1880-х… не менее 5 млн человек ежегодно».[551] Это примерно 6–7 % населения Европейской России. Четверть дохода крестьянских хозяйств в нечерноземных зонах Европейской России — за счет отходников.[552] Вот отчет губернатора за 1898 г.: «В Санкт-Петербургской губернии женщина почти повсеместно ведет крестьянское хозяйство…, тогда как мужская часть населения, главным образом, поглощена отхожими промыслами».[553]

Странствующий человек

Разве это закрепленный народ? Разве в нем мало свободы и риска? Есть масса описаний, чем занимались, из каких краев и куда шли на промысел от недокорма, от избытка населения, от скудости и малости земли. Но все-таки кто они? Разве только бедные, сирые и убогие?

Нет — за ними еще и достоинство, мечта, достаток. Вот свидетельство Александра Зиновьева: «Я родился в самой… дремучей русской глуши — в „медвежьем углу“[554] … Хотя земля там была неурожайной, хотя ее было немного, хотя хозяйство было довольно примитивным…, наш район был одним из самых культурных и зажиточных в России. … Это являлось следствием его бедности… В наших краях было невозможно прокормиться за счет земледельческого труда и мужчины испокон веков уходили на заработки в города — в Москву, Кострому, Ярославль, Иванов, Вологду. Там они становились мастеровыми… Основная масса мужчин, работавших в городах, считала городскую жизнь лишь подспорьем в содержании семей, остававшихся в деревнях… На старости мужчины навсегда возвращались в свои деревни… Когда в деревнях была самая напряженная пора, мужчины возвращались домой. Все, что они зарабатывали в городах, они использовали для деревенской жизни: строили дома, покупали дорогую одежду, посуду, драгоценности… Вместе с деньгами и вещами… привозилась и культура — городской язык, городская одежда, украшения, книги. Деревенские дома строились под влиянием городских квартир… обставлялись городского типа мебелью. Я бывал во многих районах России, но нигде не видал таких больших и красивых домов, как в нашем районе».[555]

Конечно, жизнь сложнее. Отходники — и батраки, и прислуга, и заводские, с жесточайшими условиями труда. И недоедать, и болеть, и нищенствовать, и преступать закон, и возвращаться ни с чем. Вот точка зрения другая, со статистических высот Петербурга: «Уход рабочих на заработки едва ли приносит чувствительную пользу населению… составляя скорее самое безотрадное и больное место в его жизни, как по причинам, вызывающим эти отхожие промыслы, так и по последствиям их, весьма часто… приносящим полное разорение, расстройство семьи и деморализацию».[556]

Еще один портрет отходника, 1905 г. Олонецкая губерния (Петрозаводск), зима, 6 месяцев — для промыслов. 80 % кустарей и ремесленников — земледельцы, от неимущих до самых зажиточных, 77 % — те, кому от 18 до 55 лет, 82 % — мужчины, среди них грамотных — 40 %, среди женщин — 7 %, только 27 % — «исправные хозяева», остальные — нищета, малоимущие.[557] И слабая надежда: «задавленная ныне деревня получит возможность вздохнуть свободно и беспрепятственно при свободном доступе в нее научных и интеллигентных сил».[558]

Но нам все-таки стоит помнить, что отходничество — не только страдание и подневольный уход из дома ради куска хлеба. Но еще и промысел, не Божий, а человеческий, способность взять на себя риски, свободный поиск, честная попытка думающего человека вырваться из самых трудных обстоятельств и сберечь семью. Приумножить ее имущество — выжать воду из камня. Не только прикрепленный народ — но еще и ищущий, странствующий, рисковый. «В центральной нечерноземной полосе… крестьяне… имеют больше денег, хотя получаемых не от земледелия, а от промысла».[559] Это замечание 1892 г. Больше денег!

По старинным лекалам