Посмотрите-ка, чем он вынужден довольствоваться — чем довольствуются все остальные. Например, по ту сторону улицы, на потрескавшейся скамейке, сгорбившись, сидела женщина, игравшая красным резиновым мячиком. За окном квартиры другая женщина напевала, натягивая через голову оранжевый нейлоновый жилет вроде того, что носили школьные охранники. За окном ресторана мужчина белой пластмассовой вилкой ел тунцовый салат с латуком, заткнув бумажную салфетку за ворот словно детский слюнявчик. Какая жалкая компания.
Линделл был единственным, у кого хватило здравого смысла собрать всех в одном месте, после того как город опустел.
Что делать, когда почва уходит из-под ног, а ты хочешь привлечь внимание? Брать ружье и стрелять.
Казалось бы, у кого-нибудь другого тоже могло хватить на это сообразительности, но нет.
Какой-то тип стоял на углу улицы и раздавал газеты. Линделл попытался уклониться, но тот загородил дорогу.
— Ну и погодка в последнее время, а?
Прекрасно, подумал он. Разговор о погоде.
— Да.
— Могу я поинтересоваться, что у вас в ведре?
— Ничего особенного. Ничего интересного.
Мужчина ухмыльнулся и воздел руку в воздух.
— Заголовок: «Человек тащит мусорное ведро в снегопад. Отказывается давать объяснения».
Рядом с газетчиком появилась женщина, державшая в руках стаканчики. Она поцеловала его в щеку.
— У них есть только без кофеина, поэтому я взяла горячий шоколад.
Линделл решил, что это наилучший момент для бегства. Газетчик с подружкой не пытались помешать. Линделл перешел Парк-стрит и осторожно поднялся на заваленную снегом лужайку, где возле монумента беспорядочно росли немногочисленные деревья. Было на удивление трудно сохранять равновесие с мусорным ведром в руках. Обычно, когда Линделл чувствовал, что поскальзывается, он расставлял руки в качестве противовеса, но теперь, из-за ведра, приходилось использовать локти и плечи и дергать ими в разные стороны. Должно быть, со стороны он выглядел полнейшим идиотом. Достигнув верха лестницы, он осторожно сошел с асфальта на траву и услышал приятное поскрипывание свежего снега под ногами. Монумент, поднимаясь над белым полем и черными дорожками, походил на булавку, воткнутую в гигантскую карту, — некоторым образом, так оно и было.
По лужайке гуляло несколько десятков человек, включая парня, который пытался ехать на велосипеде по снегу, наблюдавшую за птицами парочку и компанию безумных поклонников парапсихологии, которых Линделл в последнее время все чаще и чаще встречал в городе. Шестеро ненормальных, которые держались за руки и пытались передать свои мысли Лори Берд. Он попытался разминуться с ними, пройдя вдоль внешней линии скамеек и столов для пикника. Линделл пробрался дальним углом парка, оставив позади цепочку шагов и круглый след в том месте, где он поставил ведро наземь, чтобы подтянуть брюки.
В течение последних нескольких недель он вел сам с собой долгие разговоры о конце света. Простые дискуссии, которые, если он ослаблял бдительность, быстро перерастали в бешеные споры, а затем — в стремительные воображаемые дебаты, в ходе которых разнообразные люди, иногда — судьи и окружные прокуроры, а иногда — просто безликие голоса, обвиняли Линделла в том, что он несет прямую ответственность за распространение вируса. Они утверждали, что он должен был каким-то образом остановить эпидемию или по крайней мере предупредить людей о предстоящей катастрофе. «Почему ты молчал? — упорно спрашивали они. — Почему ты не сделал хоть что-нибудь?» Но он ведь не виноват. Честное слово. Пошли к черту. Он был обычным человеком, которому довелось заключить с «Кока-колой» контракт. Пиар создает или уничтожает интерес к конкретному бренду, а потом направляет его по оптимальному руслу. Вызывать и регулировать интерес — вот и все, что делал Линделл. Какой здравомыслящий человек станет винить его за это?
Да, он мог бы нарушить клятву и рассказать прессе о происходящем, объявив, что вирус распространяется заодно с продукцией компании — «нам очень жаль», ну и так далее — но какой был бы прок? Вирус уже разошелся далеко за пределы своих изначальных векторов. Виновата «Кока-кола» или нет — остановить эпидемию вряд ли бы удалось.
Линделл не понимал, каким образом его поступки могли бы изменить итог. А ведь воображаемые обвинители требовали именно этого, не так ли? Они хотели перемен — перемен в судьбах мира — и желали, чтобы именно Линделл изобразил героя.
Они просили слишком многого. Пусть катятся к черту.
— Идите все к черту, — сказал он вслух.