Все нетерпимее становилась политическая система абсолютизма, обслуживавшая интересы казны, крупного землевладения, крупных банков, сковывавшая предпринимательскую инициативу новых социальных сил общества — промышленной и торговой буржуазии, зажиточных слоев крестьянства.
НАЦИОНАЛИЗМ.
НАЧАЛО МЕЖНАЦИОНАЛЬНЫХ РАСПРЕЙ
Зарождение межнациональных распрей и опережающий развитие экономической почвы и социальной среды рост националистической идеологии есть одна из типичнейших черт переходной от феодализма к капитализму эпохи в ареале Центральной и Юго-Восточной Европы, в том числе и в королевстве Венгрия. Межнациональная рознь возникла здесь задолго до того, как сложился национальный рынок и образовались конкурирующие между собой из-за монопольного обладания этим рынком национальные отряды буржуазии, т. е. прежде, чем феодальные народности успели оформиться в современные нации капиталистической формации.
Даже в 1840-е годы ни один этнос многоэтничного королевства не обладал собственной национальной промышленной буржуазией, включая и наиболее развитый в экономическом отношении немецкий этнос. Буржуазные элементы были представлены главным образом либо обуржуазившимся дворянством (мадьяры, поляки, отчасти хорваты), либо (это было правилом, а не исключением) торговцами (в особенности у сербов, словаков, румын), а также церковной и светской интеллигенцией. Отсутствие экономически сильного и многочисленного третьего сословия и породило ту характернейшую для национальных процессов Венгрии особенность, что питательной средой для возникновения и роста националистических движений и сопровождавших их национальных конфликтов стала культурно-языковая сфера.
Любой успех в деле утверждения прав языка и культуры в целом того или иного народа неизбежно вызывал ревность, протест или стремление к подражанию, к достижению того же у прочих народов. (Особенно в тех случаях, когда успех одного вольно или невольно ущемлял интересы других.)
Так оно и случилось в 1840-е годы, когда длительная борьба мадьяр за официальное признание родного языка в качестве государственного и за расширение сферы его применения в общественной жизни одержала первые серьезные успехи.
До этого взаимоотношения между народами, населявшими Венгрию, в общем можно было охарактеризовать как мирные, добрососедские и даже дружеские, особенно в тех регионах, где не имелось религиозных различий и конфронтаций на этой почве. Евангелическая церковь, например, объединяла словаков, немцев, мадьяр; в одной и той же церкви служба совершалась на трех этих языках или поочередно. И никаких конфликтов! Более того, и немцы, и мадьяры охотно учили язык друг друга; широко распространился обычай приглашать к себе детей на какое-то время, чтобы они лучше и быстрее усвоили язык соседнего народа. В ряде городов в порядке вещей было дву-, а то и трехъязычие.
Множество общих черт на уровне бытовой культуры и особенно фольклора сближали и объединяли мадьяр и словаков, что наиболее ярко проявилось в народной музыке, в эпосах, сказаниях обоих народов. Иной раз и ученому-музыковеду сегодня трудно установить, кому из них первоначально принадлежала мелодия или текст той или иной песни. Словаки, например, распевали свои песни, в которых рефрен звучал по-венгерски. Отсутствовал или почти отсутствовал лишь один очень важный показатель межнационального сближения: мало было смешанных браков, их число стало расти на рубеже XIX–XX вв.
Миролюбием и добрососедством отличались и отношения мадьяр с румынами. Исключение, как уже отмечалось в предыдущей главе, составляли сербско-мадьярские контакты, что объяснялось политикой венского двора, использовавшего сербов в качестве вооруженной силы для подавления освободительных движений венгерского народа.
Итак, первый шаг в возвышении статута родного языка сделали мадьяры. Стремление это было попутным явлением обуржуазивают венгерского общества, ибо привилегированным сословиям жилось и так хорошо с их латынью. Более того, длительное время они успешно сопротивлялись уравнению в правах венгерского языка, чтобы как можно дольше сохранить сословные, кастовые перегородки, отделявшие их от простонародья.
Языковому движению мадьяр почти с самого начала присуща роковая двойственность. Борьба за устранение архаичной латыни и против германизаторской политики австрийского абсолютизма означала не только обеспечение равноправия или полноправия родного языка, но и его гегемонию в многоязычном королевстве, что не могло не вызвать контрдействий и столь же справедливых устремлений со стороны немадьяр. Это была вполне понятная и естественная защитная реакция других народов против попыток принудительной мадьяризации.
Однако сказанное далеко не объясняет ни энергию, ни масштабность, ни откровенную нетерпимость, которыми характеризовалось языковое движение мадьяр в XIX в., без упоминания одного, на первый взгляд не столь существенного внешнего обстоятельства.