Краткий философский словарь

Исторически первой формой вхождения темы Л. в человеческое сознание была ее мифологическая интерпретация. В древних мифах Л. – это космический процесс, столкновение противоположных начал, ведущее к возникновению («рождающее») всего существующего. Отношения между мужчиной и женщиной, рождение новой жизни служили моделью для космогонии. В греческой философии мифы приобрели философское звучание: Л. – это та сила, без участия которой невозможно решить проблему взаимоотношений единого и многого. Однако Л. в качестве энергии объединения и «вражда» в качестве энергии разрушения (Эмпедокл) у греков равноценны онтологически и нейтральны в моральном отношении. Л. и ненависть – лишь две тактики космической «войны», которая является отцом всего существующего (Гераклит).

Более сложная концепция Л. присутствует в сочинениях Платона. Для него Л. – не только принцип взаимоотношения природных «стихий», но и могучее стремление к объединению материального и духовного, стремление к прекрасному, истинному, благому; это синкретическое единство онтологии, гносеологии и аксиологии. В Л. соединяются созерцательная деятельность философа, пророческий дар и творческая одержимость художника. Это постоянное стремление к совершенствованию, восхождение от низшего к высшему.

В Древней Греции уже была выявлена та гамма смысловых оттенков, заключенных в понятии «Л.», которые рассматривались в более позднее время: Л.-страсть и Л.-дружба, родственная Л. и Л., направляемая разумом. Однако только в Средние века на первый план в понимании Л. выступает аксиологическая (ценностная) сторона. Л. не космическая необходимость и не рационально обусловленное человеческое стремление – это милость, дар с одной стороны и «самоумаление», смирение с другой. Блаженный Августин выделял Л. человека к Богу, выражающуюся в смирении, покаянии, стремлении к совершенствованию; Л. к ближнему как к подобию Бога и Л. самого Бога к своему созданию. Только в Боге полностью совпадают объективная и субъективная интерпретации Л., воля к совершенству, созидание и познание.

В Новое время оценки места Л. в человеческой жизни различны. В сочинениях Ламетри и Гельвеция можно обнаружить сенсуалистически-физиологический подход к Л. как сексуальному притяжению, сходному с действием механических сил. Субъективно-психологический подход к Л. был воплощен в апологии «естественных чувств» Ж. Ж. Руссо. «Интеллектуальная Л. к Богу» Спинозы совпадает с познанием природы сотворенной. В понимании Л. немецкими романтиками сочетались эстетический субъективизм и магический космизм. В широко известном трактате Стендаля «О любви» она становится объектом беспристрастного анализа, рассматривается в связи с социальными взаимоотношениями.

В системосозидающей немецкой классической философии осмысление Л. сопровождает и оттеняет философские построения. Для Гегеля это форма проявления конкретно-всеобщего. Кант рассматривает Л. в связи с долгом. Фейербах, считавший основной своей задачей создание антропологически ориентированной, «человечной» философии, сделал Л. центральной категорией. Каждый человек оказывается энергетическим центром Л., источаемой по отношению к природе, к человечеству, к отдельному человеку, к самому себе как потенциальному совершенству. Эмпирическое воплощение Л. – Л. чувственная – является для Фейербаха основой человеческой жизни. В марксизме сохраняется осуществленное Фейербахом максимальное сближение Л. с человеческим отношением к миру вообще. Вместе с тем ощущение разрыва между единичным и «родовым» в человеке уже осознается как катастрофа и закрепляется в понятии отчуждения, утраты.

В философии XX в. Л. рассматривается как энергетическое начало человеческой культуры, как стремление к бессмертию (фрейдизм и неофрейдизм); как форма человеческого «присутствия» в мире, как самоподтверждение собственного существования, как форма свободного проявления человеческого бытия («философия жизни», экзистенциализм). В философии постмодерна Л. рассматривается как определенная форма пребывания человека в культуре. Особое внимание уделяется не Л.-нужде, Л.-дару или Л.-господству, но Л.-соблазну. Именно Л. как соблазн находится в сфере «знака и ритуала» (Ж. Бодрийар). Расшатывание мышления, заключенного в рамки оппозиций «да – нет», «черное – белое», «мужское – женское» приводит к тому, что Л. превращается из стремления к недоступному, желаемому, прекрасному в символ зыбкости, текучести, обратимости человеческих отношений, в символ игры. Она уже не притягивает противоположности, но разрушает незыблемость границ между мужским и женским, прекрасным и безобразным, имманентным и трансцендентным. Меняется традиционная практика Л. как практика слияния «двух в одно». Надо «любить Л.», но не объект Л. Погружение в игровую вселенную делает Л. метафорой реализации человеческого бессмертия в культурном универсуме.