Ты все еще концентрируешься на своем «Гардиане», что-то серьезное про терроризм. Я ни с кем не разговариваю. Старый человек за соседним столиком видит, что мне надоело, и говорит:
— Я ухожу, милочка. Если хочешь, можешь взять мою газету.
Он уходит из кафе, но поворачивает голову и смотрит на меня еще раз.
Я беру газету с его столика. Там статья про про девяносто-восьми летнюю китайскую женщину, которая только что умерла. Она была последней носительницей женского языка нушу. Этот четырехсот-летний тайный язык использовали китайские женщины, чтобы выражать свои сокровенные чувства. В газете говорится, что женщины больше не используют этот тайный код, поэтому смерть этой женщины означает смерть языка.
Я хочу создать свой собственный нушу. Может быть, эта записная книжка, куда я вношу новые английские слова, тоже нушу. Тогда у меня есть моя собственная
дом
home
(сущ.) — место, где кто-л. живет; приют для престарелых, сирот и т. п.; родная страна; (прил.) — домашний (в разл. смыслах); родной; (спорт.) проходящий на родной для команды территории (о соревновании).— Я собираюсь навестить одну семью по соседству, не хочешь сходить со мной? — спрашиваешь ты.
— Семья? Какая семья? Не твоя семья?
— Нет. Они бенгальцы.
Это не очень обычно для тебя — хотеть навестить другую семью. Потому что ты не любишь само понятие «семья». Ты говоришь, что семья против общества, что семья — эгоистическое явление.
Кажется, ты любишь другие семьи больше, чем свою собственную. Детей из этой бенгальской семьи ты знаешь много лет, с того времени, когда работал с детьми. В доме между Брик-лейн и Бетнал-Грин-роуд старая бенгальская мать выращивает десять детей. Большой трехэтажный дом, десять маленьких комнат. Пять детей от одной матери и другие пять детей от другой матери, но от одного отца. Отец, женатый бенгалец, приехал в Лондон двадцать пять лет назад и женился здесь еще раз на этой матери. У него был бизнес между Англией и Бангладеш. Потом он умер и оставил одну семью в Лондоне и другую в Бангладеш. Но пять детей в Бангладеш захотели поехать в Лондон, поэтому их отправили сюда жить с этой лондонской матерью. Детям от трех до двадцати четырех лет. Самый молодой родился в 2000. Как странно родиться в этот год! Он может сказать по английски только «пока». Самый старший только что выпустил из Голдсмитского колледжа. Он изучал политику и хочет стать юристом.
— Я не понимаю, как мать может выращивать десять детей без мужа, — тихо говорю я. — И у нее нет никакой работы!
— Вот поэтому я и люблю эту семью. Они просто живут своей жизнью и не строят из себя мучеников. У них есть свой маленький бизнес, они делают у себя дома серьги и ожерелья.
— А две группы детей от разной матери совсем не ссорятся?
— Нет. Им нравится жить вместе и делиться всем, что у них есть, — не то, что в других семьях. Жаль, что моя семья была не такой.
— Ты ненавидишь свою семью?
— Ну, я их не люблю. Они скучные люди. Я порвал с ними много лет назад.
Ты уходишь в молчание.
Я не могу представить, как это — порвать с семьей. Даже хотя у моей матери очень плохой характер и она причиняла мне боль, моя жизнь зависит от них, и я не могу выжить без них.
— Ты хочешь, чтобы у тебя была семья со мной? — спрашиваю я.
— Разве мы сейчас не семья?
— Нет, настоящая семья.
— А что такое «настоящая семья»?
— Дом, муж и жена, потом несколько детей, готовить обед и обедать вместе, потом путешествовать вместе…
— А я-то думал, что китайцы — коммунисты.
Ты, кажется, смеешься. Что ты имеешь в виду?
Мы смотрим друг на друга и больше не обсуждаем об этом.
Каждую ночь за окнами торгуют наркотиками и проходят много пьяных, стуча бутылками, но семья не страдает.
В китайском языке слово для «дом» и «семья» одно и то же —