Краткий китайско-английский словарь любовников

Но английский по другому. В Тезаурусе Роже семья имеет отношение к: часть, жадность, генеалогия, родительский, потомство, общество, знать.

Впечатление, что «семья» не означает место. Может быть, в Западе люди просто переезжают из дома в дом? Всегда ищут дом, может быть, западные люди занимаются этим всю жизнь.

Я все время говорю тебе, что мне нужен дом. Твое лицо мрачнеет и выглядит разочарованным, что ты не можешь сделать меня счастливой.

— Твой дом — это я, — говоришь ты.

— Да, но ты всегда ездишь то туда, то сюда, и не хочешь здесь жить.

— Ты права. Я устал жить в городе. И еще — не могу представить себя женатым человеком.

— Но я люблю город и хочу выйти замуж. Это значит, что у нас не может быть общего дома, — утверждаю я.

— Нет, я этого не говорил.

Ты кажешься мне таким далеким.

Любовь значит дом. Или дом значит любовь?

Страх — быть без дома. Может быть, поэтому я люблю тебя? Из простого страха?

Я строю Великую Стену вокруг тебя и меня, потому что так боюсь потерять дом. Я живу в этом большом страхе с детства.

Ты не спрашиваешь о моем детстве. Для тебя это зона молчания. Когда я оглядываюсь на свое детство, я понимаю, как жесток был с моими чувствами мир.

Мы были крестьяне. Родители работали в рисовых полях. Они не делали обувь, пока я не закончила школу. После как они поняли, что никогда не заработать денег с этих полей, они дешево продали их и начали делать малый бизнес. Меня всегда били большие девочки. В деревне люди выражают свои чувства кулаками и криками. Отец иногда бил меня, и мама тоже. Это было обычно.

Мы были бедны. Еды не хватало. Мы ели мало мяса. Я каждый раз боялась съесть больше, чем хотелось матери. Иногда на столе была жареная свинина, она пахла как в раю. Но я не смела протянуть свои палочки к мясу, приготовленному только отцу. Конечно, ведь мужчине нужно мясо и мужчина важнее, чем женщина. Я смотрела на свинину, и мое сердце сжималось желанием. Я бы отдала что угодно за съесть один кусочек жареной свинины! Мать всегда смотрела за столом. Я ненавидела ее, но боялась. Она могла сломать мои палочки, если бы я потянулась к свинине.

Я всегда была голодна, потому что я никогда не могла есть то, что действительно хотела есть — мясо, любое мясо. Этот голод остается в моем животе до сегодня.

У моей матери был очень плохой характер. Может быть, она ненавидела меня за то, что я была бесполезной девочкой. Она не могла иметь больше детей из-за нашей политики одного ребенка. Может быть, поэтому она меня била. Из разочарования. С ней жизнь тоже была несправедливо. Ее била ее мать за то, что она вышла за моего отца. Ее лишили всего, что принадлежало ей, после того, как замуж. Когда я выросла из подростка, я не могла доверять ничему и никому. Может быть, я вообще не понимаю, что значит «доверять». Его нет в моем словаре. Во-первых, я не могу доверять своей стране. Нам говорят, что мы горды тысячами лет истории, но на следующий день видим, как сносят красивые старые храмы. Все старое нужно снести и расчистить. Это значит, что наше прошлое больше ничего не стоит?

Мне нужно устроить мой собственный дом, дом с моим любимым мужчином. Но я не знаю, как сохранить этот дом навсегда, до конца жизни. Я боюсь, что потеряю любовь. Этот страх как яд в каждом уголке моего сердца. Вот что тебе не нравится.

— Ты должна доверять мне. Я не собираюсь влюбляться ни в кого другого, — говоришь ты.

— Откуда мне знать? Я могу доверять тебе, но не смогу доверять, когда тебя кто-нибудь соблазнит.

— Но ты должна мне доверять, — настаиваешь ты.

— Да, но это не значит, что ты не можешь влюбиться в какого-нибудь нового человека. Так что же такое доверие?

— Ну, если мы влюбимся в кого-то другого — что ж, отлично. Мы же не можем приказывать своим чувствам.

— Что значит «отлично»? Что значит «не можем приказывать»? Мы можем, если захотим! — говорю я, твердая, как женщина-воин.

И мы меняем тему. Мы знаем, что этот разговор ни к чему нас не приведет. О чем еще мы можем говорить под одной крышей? Кроме милого чая, салата и изучения новой лексики?

— Какой твой национальный праздник? — спрашиваю я.

— Господи, зачем тебе это нужно?

— Для тебя это не важный праздник?

— Не очень. Мы называем его днем святого Георгия. Отмечают его то ли в апреле, то ли в мае, точно не помню.

Я не знаю, кто такой святой Георгий. Может быть, он кто-то вроде председателя Мао. Я не хочу набивать голову всеми этими мертвыми людьми.

И мы опять безмолвствуем.

— А когда у тебя день рождения? — спрашиваешь ты.

— 23 июля, но не на самом деле. Моя мать знает только дату по китайскому лунному календарю, а когда у нас ввели западную календарную систему, она забыла.

— Серьезно? — твое лицо оживляется.

— Да, мы никогда не устраивали день рождения с пирогом, поэтому зачем нам знать дату рождения? Только для официальной регистрации.

— А как же твой паспорт? Какая дата значится в твоем паспорте?

— Я написала первую западную дату, которую подумала, и власти впечатали ее в паспорт.

Как тебя восхитила эта история. Я продолжаю: