Не обретает его и художник Юджин Вита, герой следующего романа Драйзера — «Гений» (1915). Он отчасти подобен Каупервуду, ибо для удовлетворения своих желаний готов на все. Но как художник он более эмоционален, а как человек — не так силен. В женщинах Витла ищет не любовных утех, а вдохновения. Поклонник Верещагина, суровый реалист в своем творчестве, он не имеет успеха. Его преследуют опасные приступы меланхолии. Чтобы обеспечить себя материально, Витла становится заведующим художественным отделом рекламного агентства, усваивает деловые качества тех, кто его окружает, и становится директором издательства. Он богат, перед ним открываются двери высшего общества. Но вот после очередного стресса в результате размолвки с возлюбленной Витла вновь начинает писать. Однако силы у него уже не те, талант утрачен: гениальности противопоказан компромисс.
Обилие натуралистически описанных любовных сцен послужило поводом для травли автора критикой и церковниками. Роман даже был запрещен, но усилиями писателей-социалистов, в том числе Джека Лондона и певца Октябрьской революции — Джона Рида, запрет был вскоре снят.
Эти натуралистические описания свидетельствуют не только о желании Драйзера эпатировать публику, в те годы еще не сталкивавшуюся с обилием секса в литературе. Дело в том, что писатель в ту пору стоял на позициях модного социального дарвинизма, уравнивавшего законы природы и общества. По его мнению, человек представляет собою существо, влекомое мощными биологическими потребностями, инстинктами. Социальные условности входят в конфликт с этими инстинктами, и человек страдает от невозможности достижения гармонии плоти и разума.
Пожалуй, сильнее всего подобный конфликт изображен в романе «Американская трагедия» (1925). Клайд Гриффитс, служащий отеля, лишен творческих способностей Витлы, деловых качеств и силы воли Каупервуда, даже внутренней уравновешенности Керри и Дженни. Сын миссионеров-проповедников, он с детства наблюдал презрение окружающих к профессии родителей и к себе самому. Он одержим мечтой разбогатеть и вести жизнь, полную развлечений и удовольствий. В доме своего дяди Клайд видит жизнь недавно разбогатевших выскочек и завидует им. Он не намерен жениться на своей возлюбленной Роберте: его манит богатство семейства Финчли, а посему он предпочитает соединиться брачными узами с молодой и красивой наследницей. Финчли Сондрой. Роберта оказывается препятствием на пути к этому браку. Клайд решает избавиться от нее, он разрабатывает план убийства. Но в решающий момент ему не хватает силы воли исполнить задуманную подлость, он неспособен даже на преступление ради достижения своей желанной цели. От Роберты Клайда избавляет случайность: лодка переворачивается от их неосторожных движений. И тут уж Клайд волен проявить свою гнусность: несмотря на крики девушки о помощи, он в страхе плывет прочь.
И все-таки его обвиняют в убийстве. Вся вторая часть этой объемистой, в восемьсот девяносто страниц, книги посвящена судебному процессу над Клайдом. Формально не совершавший убийства, Клайд становится жертвой политической игры, затеянной вокруг его процесса. Богатые родственники не захотели вмешаться в эту игру, суд они считали позором семьи. Неумолимая машина судопроизводства приводит его на электрический стул.
Наша критика уверенно писала о том, что в трагедии Клайда Гриффитса виновата американская общественно-политическая система.
Действительно, Драйзер изучил добрых полтора десятка судебных дел, из которых создал процесс Гриффитса. Писатель воспроизводит в романе подлинные письма, использует газетные материалы начала XX века, когда происходит действие книги, протоколы судебных заседаний. (Через сорок лет Трумэн Капотэ, словно продолжая эту традицию Драйзера, создал свой роман «Хладнокровно» на материалах подлинного убийства, ошеломившего Америку.)
Однако задумаемся: право же, ведь не только в американской системе дело! Стендаль создал образ жестокого, низкого и ничтожного честолюбца, плебея Жюльена Сореля («Красное и черное») во Франции и за девяносто четыре года до выхода «Американской трагедии» — а ведь как схожи типы!
И в то же время — разве социалистическая система была гарантией отсутствия в обществе подобных личностей?
Зависть, честолюбие, поклонение звонкой монете (доллару ли, рублю ли — все равно), толкающие на убийство, — пороки, свойственные низким душам представителей рода человеческого, и они существуют во всех общественных формациях испокон веков и, может быть, навечно...
Политические спекуляции — тоже были и в Древнем Риме, и в США, и в СССР, существуют они и ныне и вряд ли прекратятся, покуда существует институт государства...
Правда, в капиталистическом обществе допускается критика системы. Окажись Драйзер гражданином социалистического государства, которое он так воспевал в своей публицистике, за роман, подобный «Американской трагедии», он бы живо отправился куда-нибудь подальше от общественной жизни, если не на электрический стул, подобно своему герою.