Краткий курс истории философии

Едва мои произведения успели возбудить внимание отдельных лиц, как был уже предъявлен иск о приоритете по отношению к моей основной мысли и было указано, что Шеллинг где-то выразился: «Воление есть первобытие»; нашлись и разные там другие места в том же роде. Что касается самой сути дела, то надо заметить, что корень моей философии содержится уже в философии кантовской, особенно в учении об эмпирическом и умопостигаемом характере; вообще же этот корень заключается в том, что всякий раз, когда Кант несколько ближе затрагивает вещь в себе, она проглядывает через свое покрывало в качестве воли: это прямо подчеркнуто в моей «Критике кантовской философии», где поэтому я и заявил, что моя философия – лишь до конца продуманная философия кантовская. Вот почему не надо удивляться, если философемы Фихте и Шеллинга, тоже исходящие от Канта, являют некоторые следы той же самой основной мысли, хотя они и выступают там без порядка, связи и последовательности и потому в них надо видеть не более как предвестие моего учения. Вообще же по этому поводу надлежит сказать, что открытию всякой великой истины предшествует ее предчувствие, смутная догадка о ней, неясный образ ее, как бы проносящийся в тумане, тщетное поползновение уловить ее: ибо она уже подготовлена движением времени. Вот отчего и появляются здесь и там отдельные выражения, служащие как бы прелюдией к ней. Но лишь тот, кто познал истину из ее оснований и продумал ее в ее следствиях, развил все ее содержание, обозрел всю область ее применения и притом ясно и связно изложил ее с полным сознанием ее важности, – только тот может быть назван ее родоначальником. Если же кто-нибудь в древние или новые времена однажды высказал ее полубессознательно и как бы в сонном забытьи, если поэтому ее можно найти, принявшись за розыски задним числом, то хотя бы она и была выражена totidem verbis[116], это значит не многим более, чем если бы она была выражена totidem litteris[117], – подобно тому как нашедшим вещь будет лишь тот, кто, поняв ее ценность, поднимет и сохранит ее, а не тот, кто случайно возьмет ее в руку и опять выпустит, или подобно тому как Америка была открыта Колумбом, а не тем, кто, потерпев кораблекрушение, первый был выброшен туда волнами. В этом заключается смысл изречения донатистов: «Pereant, qui ante nos nostra dixerunt»[118]. И если уж хотели выставлять против меня такого рода случайные выражения в качестве права на приоритет, то следовало заглянуть гораздо дальше и привести, например, то, что говорит Климент Александрийский (Strom. II, гл. 17): «Προηγεῖται τοίνυν πάντων τὸ βούλεσϑαι αἰ γὰρ λογικαὶ δυνάμεις τοῦ βούλεσϑαι διάκονοι πεφύκασι»[119]. (Cм.: «Sanctorum Patrum Opera polemica», т. 5, Вюрцбург, 1779: dementis Alex. Opera, т. 2, с. 304); а также слова Спинозы: «Влечение – это сама природа, или сущность, каждого» («Этика», ч. III, теор. 57), и выше: «Это стремление по отношению к одному только духу называется волею; но если относить его сразу и к духу, и к телу, оно именуется инстинктом, который поэтому есть не что иное, как сама сущность человека» (ч. III, теор. 9, схол.). Гельвеций весьма основательно заметил: «Нет средства, которое бы зависть под видом справедливости не употребила с целью унизить заслугу… Только одна зависть побуждает нас находить у древних все новейшие открытия. Какой-нибудь фразы, лишенной смысла или, по крайней мере, не понятной до этих открытий, достаточно для того, чтобы поднялся крик о плагиате» («Об уме», IV, 7). Да будет мне позволено напомнить еще одно место Гельвеция по этому вопросу – место, ссылку на которое я прошу, однако, не приписывать моему тщеславию и заносчивости: нет, имейте в виду исключительно правильность высказанной в нем мысли и оставьте в стороне вопрос о том, применимо ли оно в каком-либо отношении ко мне или нет. Вот оно: «Всякий, кто интересуется человеческим умом, видит, что в каждом веке пять или шесть талантливых людей вертятся около открытия, которое делает человек гениальный. Если честь этого открытия остается за последним, то это потому, что в его руках оно более плодотворно, чем в руках всякого другого; что он передает свои идеи с большею силою и ясностью; и что, наконец, судя по тем различным способам, какими люди извлекают пользу из какого-нибудь принципа или открытия, всегда можно видеть, кому этот принцип или это открытие принадлежит» (там же, IV, 1).

«Трансцендентальной является философия, уясняющая себе, что первые и существенные законы этого мира явлений коренятся в нашем мозгу и оттого познаются a priori»