Краткий курс истории философии

То, что иудаизм, как сказано выше, есть единственная чисто монотеистическая религия, учащая о Боге-Творце как начале всех вещей, есть заслуга, которую многие неразумно пытались замалчивать, причем постоянно повторяли, что все народы почитают истинного Бога, хотя и под другими именами. Здесь не просто многого недостает, здесь нет ничего. Согласие всех неподложных свидетельств и первоисточников не оставляет сомнения в том, что буддизм, который по числу своих последователей является первой религией на земле, имеет всецело и решительно атеистический характер. Также и Веды не знают никакого Бога-творца, а говорят о мировой душе, называемой брахма (в среднем роде), для которой вышедший из пупа Вишну Брахма, имеющий четыре лица и являющийся частью тримурти, представляет лишь народное олицетворение в чрезвычайно прозрачной индийской мифологии. Он изображает, очевидно, рождение, возникновение существ, как Вишну – их наибольший расцвет, а Шива – их гибель. Да и создание им мира – греховный акт, как и мировоплощение брахма. Далее, в Зенд-Авесте рядом с Ормуздом, как нам известно, на равных с ним правах стоит Ариман, и оба они вышли из неизмеримого времени, зерване акерене (если мы не ошибаемся). Равным образом в записанной Санхониафоном и дошедшей до нас у Филона Библийского очень красивой и в высшей степени любопытной космогонии финикийцев, послужившей, быть может, образцом для Моисеевой, не встречается никакого следа теизма или создания мира личным существом. Именно, и здесь, как в Моисеевом Бытии, первоначальный хаос погружен в ночь; но здесь не является никакой Бог с повелением, да будет свет, да будет то и это – о нет: но ἠράσϑη τὸ πνεῦμα τῶν ὶδίων ἀρχῶν[113] – т. е. дух, брожение которого происходит в веществе, воспламеняется любовью к своей собственной сущности, отчего возникает смесь первичных элементов мира, из которой, и притом – весьма удачная и знаменательная мысль! – именно в силу страстного желания, πόϑος, однозначного, по справедливому замечанию комментатора, с эросом греков, развивается первичный ил, а из него затем выходят растения и наконец познающие существа, т. е. животные. Ибо до тех пор, как прямо сказано, все свершалось без познания: Αὐτο δὲ οὐκ ἐγίγνωσκε τὴν ἐαυτοῦ κτίσιν[114] (Так излагается дело, добавляет Санхониафон, в космологии, записанной египтянином Тааутом.) За его космогонией следует потом более детальная зоогония. Описываются некоторые процессы в атмосфере и земле, действительно напоминающие строго логические положения нашей теперешней геологии; наконец, после жестоких ливней разражается гроза, испуганные грохотом которой пробуждаются к жизни познающие животные, «и вот теперь движется на земле и в море мужское и женское». Таким образом, Евсевий, которому мы обязаны этими фрагментами из Филона Библийского (см.: Praeparat. evangel., кн. II, гл. 10), с полным правом обвиняет эту космогонию в атеизме: она бесспорно атеистична, как и все учения о возникновении мира, за единственным исключением космогонии еврейской. Правда, в мифологии греков и римлян мы находим богов, являющихся отцами других богов и при случае – людей (хотя последние по своему происхождению – гончарное изделие Прометея), но здесь нет никакого Бога-творца. В самом деле: если впоследствии два-три познакомившихся с иудейством философа хотели видеть такого Бога в отце-Зевсе, то это нисколько не трогает последнего, – как не трогает его и то, что, не заручившись его согласием, Данте в своем «Аду» без всяких околичностей хочет отождествить его с Domeneddio, неслыханная мстительность и жестокость которого там воспевается и описывается (см., напр., ХIV, 70; XXXI, 92). Наконец, и бесчисленное количество раз повторенное известие, будто североамериканские дикари под именем великого духа чтят Бога, создателя неба и земли, т. е. оказываются чистыми теистами, лишено всякого основания. Это заблуждение недавно опровергнуто в статье о североамериканских дикарях, прочитанной в 1846 г. Джоном Скаулером в одном заседании Лондонского этнографического общества; выдержка оттуда помещена в «L’Institut, journal des sociétés savantes» (отд. 2, июль 1847 г.). Она гласит: «Когда в известиях о суевериях индейцев нам говорят о великом духе, мы склонны принимать, что выражение это означает идею, согласную с той, какую связываем с ним мы, и что их вера – это простой, естественный теизм. Но подобное толкование весьма далеко от истины. Религия этих индейцев скорее чистый фетишизм, заключающийся в чарах и колдовстве. В сообщении Таннера, жившего среди них с детства, есть верные и любопытные подробности, которые, однако, сильно расходятся с вымыслами некоторых писателей: оказывается, именно, что религия этих индейцев действительно – только фетишизм, подобный тому, какой существовал прежде у финнов и еще теперь наблюдается у сибирских народов. У индейцев, живущих к востоку от хребта, фетиш состоит просто в первом попавшемся предмете, которому приписывают таинственные свойства».