Краткий курс истории философии

Так как все это не только доказуемо а priori, но даже и повседневный опыт ясно учит нас тому, что всякий человек уже готов приносить с собою в мир свой моральный характер и до конца остается ему неизменно верен, и так как, далее, истина эта безмолвно, но и безошибочно предполагается в реальной, практической жизни, где каждый навсегда устанавливает свое доверие или недоверие к другому в зависимости от однажды проявившихся черт его характера, – то можно удивляться, как же это, вот уже около 1600 лет, теоретически утверждают и оттого проповедуют противоположное, а именно, будто все люди в моральном отношении первоначально совсем одинаковы и великая разница в их поведении проистекает не из первоначальной, врожденной разницы задатков и характера и не из возникающих в течение жизни обстоятельств и поводов, а, собственно, из ничего, каковое – совершенное ничто, получающее затем наименование «свободной воли».

Однако это абсурдное учение делается необходимым за счет другого, чисто теоретического допущения, а именно, за счет того, что рождение человека составляет абсолютное начало его существования, при том, что это существование создано (terminus ad hoc[110]) из ничего. Если при такой посылке жизнь может иметь моральное значение и цель, то их начало, очевидно, лежит в самом ходе этой жизни, а значит, ни в чем, подобно тому как весь человек, мыслимый таким образом, создан из ничего: ибо здесь раз и навсегда оказываются исключенными все ссылки на предшествующее условие, на прежнее существование или довременное деяние, исходя из которых четко определялось бы неизмеримое разнообразие нравственных характеров, изначальное и врожденное. Отсюда абсурдная выдумка о свободной воле. Истины, как известно, все связаны между собой, но и заблуждения взаимно подкрепляют друг друга, делаясь неизбежными, как одна ложь требует другой или как две карты, наклоненные одна к другой, поддерживают друг друга, пока что-то не опрокинет их обе.

3. Немногим лучше, чем со свободой воли, в теизме обстоят дела и с нашим бытием после смерти. То, что создано кем-то другим, имело начало своего существования. Допущение, согласно которому оно, не длящееся с бесконечных времен, должно будет отныне длиться вечно, в высшей степени нелепо. Если в момент рождения я впервые возник из ничего, то в высшей степени вероятно, что после смерти я вновь обращусь в ничто. Бесконечная длительность а parte post и ничто а parte ante несовместимы. Только то, что само не имеет начала, вечно, не сотворено, может быть неразрушимым (cp.: Aristoteles. «De caelo», I, сар. 12, р. 281–283; Priestley. «On matter and spirit» [vol. I], p. 234). Итак, отчаиваться перед лицом смерти могут лишь те, кто верит, что 30 или 60 лет назад они были ничем, а значит, возникли как создания кого-то другого; теперь им предстоит трудная задача: признать, что существование, возникшее таким образом, начавшееся однажды после бесконечно долгого небытия, будет тем не менее длиться бесконечно. И напротив, может ли бояться смерти тот, кто полагает себя существом изначальным и вечным, источником всякого существования и знает, что вне его, по существу, ничего нет, – тот, кто завершает свое индивидуальное существование со стихом из священных Упанишад на устах или в сердце: «Нае omnes creaturae in totum ego sum, et praeter me aliud ens non est»[111]. И с тем, если мыслить последовательно, он может спокойно умереть. Ибо, как было сказано, полагание себя вечным, не состоящим из ничего – условие как вменяемости вины, так и бессмертия. В соответствии с этим в Индии презрение к смерти, совершенная отрешенность, даже радость в смертный час являются вполне привычными. Иудаизм же, эта изначально единственная и единственно чистая монотеистическая религия, учившая об истинном Боге, Творце неба и земли, напротив, и совершенно последовательно, вовсе не создала учение о бессмертии и о воздаянии после смерти, а учила лишь о посюсторонних карах и наградах – и этим отличалась от всех других религий, хотя отличие это, быть может, и не в пользу иудаизма. А две религии, возникшие из иудаизма, почерпнувшие учение о бессмертии из иных, лучших источников, но вместе с тем сохранившие и Бога-Творца, – эти две религии оказались, по существу, непоследовательными[112].

«Кантовская философия характеризуется также в отличие от всех остальных и даже в противоположность им как трансцендентальная философия, точнее же, как трансцендентальный идеализм»