1. Прежде всего – печальное устройство мира, в котором живые существа живут пожиранием друг друга; добавьте сюда боль и страх всего живого, повсеместность и колоссальные размеры зла, разнообразие и неизбежность страдания, часто приобретающего ужасный облик, всю тягость жизни, как таковой, и ее торопливое движение к горчайшей смерти – все это, сказать по чести, трудно соединить с той мыслью, будто создано это существом, сосредоточивающим в себе всю полноту блага, мудрости и могущества. Как легко поднимаются крики против него, так же трудно отыскиваются сколько-нибудь приемлемые доводы в защиту такого положения вещей.
2. Есть два вопроса, которые не только заботят каждого мыслящего человека, но и находят особый отклик в сердцах приверженцев всех религий; на них основываются сила и могущество любой религии. Первый – это вопрос о трансцендентной значимости наших поступков, а второй – о продолжении нашего бытия после смерти. Если эти два вопроса получают в какой-либо из религий должное освещение, то все остальное для нее приходит само собой. Здесь я хочу подвергнуть теизм испытанию в отношении первого из вопросов, а в следующем пункте – в отношении второго вопроса.
Нравственный характер наших поступков в теизме рассматривается двояким образом: a parte ante[105]
и a parte post[106], то есть в смысле оснований нашего действования и в смысле его последствий. Начнем со второго: теизм дает морали некоторую опору, но опору самого грубого свойства, такую, на которой всякая истинная и чистая моральность поступка снимается в самом своем основании; всякий бескорыстный поступок превращается в своекорыстный путем одной тонкой, но очевидной подтасовки, которая, как считается, является неизбежной ценой обоснования морали. Дело в том, что Бог, изначальный творец, в конце оказывается источником наград и наказаний. Оглядка на него может, разумеется, побуждать нас совершать добродетельные поступки, но коль скоро мотив этих поступков есть страх наказания или надежда на вознаграждение, они не могут быть чисто нравственными поступками; в глубине своей такая добродетель есть, скорее, не что иное, как расчетливый, разумный эгоизм. В конечном счете все покоится на твердой вере в нечто недоказуемое: если таковая вера присутствует, то никто не откажется потерпеть немного ради вечного блаженства; девиз этой морали, по существу, гласит: умейте ждать. Но всякий ожидающий награды за свои дела в этом мире или в будущем – эгоист; если желаемой награды он не получает, то безразлично, происходит ли это по воле случая, властвующего в мире, или вследствие пустой тщеты того миража, которым выстроился перед нами мир грядущий. Таким образом,