Краткий миг

— Новицкий, Богдан, — пояснила Прасковья, — это знамя антиправительственной тусовки. А сидит он вовсе не за свободное слово, а за то, что злостно врал об источнике финансирования своих медиа. В России есть закон, обязывающий всех владельцев СМИ, всех издателей сообщать источник своего финансирования. Везде, буквально везде: на книге, на программке спектакля, под заголовком газеты, в титрах фильма сообщается, на какие средства осуществляется издание. Даже по радио полагается раз в какое-то время прерывать вещание и объявлять об источнике финансирования. Помнишь, ты обратил внимание и спрашивал меня, что означают эти назойливые надписи. Если происходит демонстрация, митинг, массовое мероприятие — организаторы обязаны нести в первых рядах плакат с указанием источника финансирования мероприятия. На первый взгляд выглядит глупо, но что поделаешь… Если имеется сцена, с которой выступают участники митинга — на ней должен присутствовать такой плакат. Кажется, даже размер его обозначен в каких-то нормативных документах. Мы отказались от конструкции «иностранный агент» и заменили его тотальной прозрачностью источника финансирования.

— Тоталитарной — лучше сказать, — произнесла Рина насмешливо.

— Можно и так сказать, — согласилась Прасковья, — кому как нравится. Сокрытие или искажение информации о финансировании, использование фирм-прокладок составляет серьёзное правонарушение. Поскольку сейчас все банковские транзакции просвечиваются, а наличные платежи сильно ограничены — скрыть источник финансирования непросто. Можно, разумеется, но непросто. Да, за нарушения этого рода можно угодить в каталажку, как выражается Рина. Но не сразу, не сразу! Далеко не сразу. Надо проявить некоторое упорство и настойчивость. В законе предусмотрена административная преюдиция: сначала это административное правонарушение, за что полагается штраф, ну а если гражданин упорствует — он может и присесть, тут Рина права. Вот именно за такие действия и сидит господин Новицкий. Он долго, явно и упорно нарывался: вероятно, его покровители намеренно ковали из него узника совести, невольника чести или как это там у них называется. Помню, Новицкий врал, что его финансируют какие-то адыгейские фермеры что ли. Вряд ли он так уж младенчески наивен, чтоб придумать столь элементарно проверяемую чушь; думаю, намеренно нарывался, чтоб потом можно было голосить о растоптанных правах и попранных свободах.

— Богдан, такой цензуры, как в современной России не было ни в царской России, ни в Советском Союзе, ни в нацистской Германии — нигде, — авторитетно заявила Рина. — Ничего критического опубликовать нельзя. Просто в принципе. Все живут с кляпом во рту, слова сказать боятся. Ни в одной нормальной стране этого нет. Это стало настолько привычным, что люди перестали замечать. Принюхались! — усмехнулась она. — Вам удалось построить вполне полноценное террористическое государство.

И знаете, как они здорово придумали? — обратилась она лично к Богдану. — Они прикрываются апостолом Павлом! Он что-то там вякнул, вроде «никакой болтовни, а только назидание в вере» — дословно я, естественно, не помню.

— Вся́ко сло́во гни́ло да не исхо́дитъ изъ у́стъ ва́шихъ, но то́чiю е́же е́сть благо къ созда́нiю вѣ́ры, да да́стъ благода́ть слы́шащымъ, — тихо подсказал Богдан.

— Вот-вот, это самое, — непонятно чему обрадовалась Рина. — Цензурный гнёт теперь оправдывают религией — как Вам такое кощунство? А вы сами — настоящие язычники! — с обличительным пафосом Мисс Революции припечатала Рина Прасковью.

— В каком смысле язычники? В Перуна веруем? — кротко осведомилась та.

— Ты сама знаешь, в каком смысле, — угрюмо проговорила Рина.

— Мне кажется, Рина, — осторожно предположил Богдан, — даже самая строгая цензура, как правило, не возбраняет свободно высказываться о дизайне интерьера. Вы ведь на этом, сколь я помню, специализировались.

— Очень ошибаетесь, Богдан. Журнал “Ways of Living”, где я работала, именно и попал под цензурные гонения и его выдавили из страны. А писал он, действительно, о стиле жизни. Но Ваша супруга лично объявила, что нам нужно пропагандировать иной стиль жизни — бодрый и трудовой, а не извращённый и упадочнический. Прасковья Вам может очень многое об этом рассказать. Вы поспрашивайте.

— Да, непременно, — кивнул Богдан. — Я ещё многое должен понять. А пока, Рина, Вы позволите задать Вам не вполне скромный вопрос личного характера? — проговорил он серьёзно-задумчиво.

— Задайте! — разрешила Рина.

— Рина, а зачем Вы приехали в эту ужасную террористическую страну? Я серьёзно спрашиваю, безо всякого ехидства и иронии. Понимаю: не каждый недовольный жизнью в России или в любой другой стране решится собраться и уехать в другую страну. Эмиграция — это всегда стресс, это всегда непросто. Но Вы-то уже были там, в нормальной стране, как Вы выражаетесь. Зачем же Вы вернулись?

— Вернулась я, Богдан, с единственной целью — для выживания, — проговорила она с необъяснимым пафосом, словно с гордостью.