Краткий миг

Прасковья сразу поняла, что книжка агитпроповского жанра. Она заметила, что в последние годы наметилась маленькая, но выраженная тенденция: высшие государственные служащие вдруг бросают всё и уходят в монахи. При этом вроде никакого компромата за ними не числилось. Спецслужбы, их психологи и антропологи, пытались понять, но пока не поняли. И вот книжка, где якобы духовник убеждает крупного чиновника остаться на своём месте и там приносить пользу людям. Заодно они беседуют о разных актуальных вопросах.

— А это реальный Ваш духовный сын или, как выражается моя мама, учительница литературы, «собирательный образ»? — напрямки спросила Прасковья.

— Абсолютно реальный, — ответил Валерий. — Мне даже пришлось изменить кое-какие политические и бытовые детали, чтобы он перестал быть узнаваемым. Ведь он остался не только в миру, но и на значительной государственной работе.

— Большое спасибо, отец Варфоломей! — поблагодарил Богдан. — Я очень тронут. Заглавие Вашей книги напомнило мне юность. В точности такие слова, только по-гречески, сказал мне когда-то мой собственный духовник. Я когда-то жил с родителями на Кипре, учился в православной школе и мечтал о монашестве. Но судьба распорядилась иначе.

— Значит, Вы имеете религиозное образование? — с интересом спросил Валерий, словно что-то прикидывая.

— Ну, это было давно, и образование моё — на самом начальном уровне, — ответил Богдан. — Хотя богословие меня всегда привлекало.

— Богдан, между прочим, знает арабский и читает Коран, — похвасталась Прасковья.

— Это замечательно! — похвалил Валерий, и, кажется, искренне похвалил.

Прасковья перелистала книгу.

«Молиться за людей — это труд! И кто знает, может быть, многие из скептиков и совопросников века сего, и даже хулителей монашества, всё ещё живы только потому, что где-то какие-то монахи о них молятся.

В монашество не прячутся, как в нору. В монашество карабкаются, как на скалу».

«Монашеская жизнь трудная — это всем известно, а что она самая высокая, самая чистая, самая прекрасная и даже самая легкая — что говорю легкая — неизъяснимо привлекающая, сладостнейшая, отрадная, светлая, радостью вечною сияющая — это малым известно. Но истина на стороне малых, а не многих. Потому Господь и сказал возлюбленным ученикам: не бойся, малое мое стадо! Яко изволи Бог даровать вам — что? — думаешь, отраду? богатство? наслаждение? Нет! — Царство!.. Царство это — Царство всех веков, перед которым все величайшие царства мира сего — дым, смрад! И в том-то Царстве света и веселия тебе уготовано, и всем возлюбившим Господа Иисуса, царское место», — писал преподобный Анатолий Оптинский (1855–1923).

Прасковья открыла последнюю страницу.

«Напомню завещание печальника земли русской преподобного отца нашего Сергия: “Уготовайте души свои не на покой и беспечалие, но на многие скорби и лишения”»,

— так заканчивалась книга. Многообещающее окончание.

— Я сегодня же внимательно прочту эту книгу, — проговорил Богдан задумчиво. — Мне, в самом деле, интересно.

— Мне это приятно, Богдан Борисович, — слегка наклонил голову Валерий. Забавно: чем более благочестивы были его манеры, тем меньше хотелось ей называть его про себя отцом Варфоломеем. — Приятно потому, что Вы — верующий человек, воцерковленный, — повторил Валерий.

Прасковье почему-то стало противно: «Воцерковленный — это что? Свечечки и просвирки?», но, естественно, промолчала. И словно отвечая на её мысль, Богдан проговорил: