Краткий миг

Чтобы побудить людей к любому поведению, надо сделать это модным и престижным. Модным может стать всё: быть умным и быть дураком, быть карьеристом и быть шалопаем, хорошо учиться и плохо учиться, жить скромно и жить роскошно, в моде может быть разгул, а может — целомудрие. Когда-то было модно курить. А потом это стало признаком отсталости и, главное, низкого социального статуса и неудачничества. Точно так модно может быть иметь детей и не иметь. Экономические стимулы тут не работают. Вернее, они работают, но только на самые низкие и бедные слои населения. Это подтвердил опыт начала этого века: пытались поднять рождаемость экономическими мерами, выплатой денег, а результата не получилось. Потому что был пропущен один важный этап: ЭТО должно стать прежде модным, престижным, а раз модным — значит, и желанным. И вот когда стало модным — тогда надо подсыпать денежек.

Слава Богу, прасковьино ведомство научилось разгонять моду. Не велика наука, если вдуматься, но важно было ею овладеть. И овладели. Теперь могут сделать модным всё, что потребуется. Выпущена двухтомная, по шестьсот страниц каждый том, довольно толковая пошаговая инструкция для служебного пользования, как и что надо делать. Уйдёт Прасковья, изменится ситуация, а потребуется на новом витке исторической спирали разогнать новую моду — пожалуйста: открывай методичку и действуй.

Да, что ни говори, а немало она потрудилась за эти годы, — по-ветерански подумала Прасковья и тут же устыдилась такой мысли. Впрочем, как знать, может, она и впрямь себя недооценивает. Главное, ей удаётся из каждого дела извлечь методичку, алгоритм, чтоб можно было неограниченно повторять успех. У Прасковьи всегда была неистребимая тяга к методичкам и пошаговым инструкциям: делай так и вот так, и вот так — и всё у тебя получится. Наверное, это потому, что она бездарна. Талантливые люди способны импровизировать, фонтанировать идеями, а ей потребно твёрдое правило. Притом такое, которым способен воспользоваться каждый и любой. Да-да, наверное, это потому, что она бездарна. А может, плюс к этому, потому что учительская дочь. Про маму всегда говорили, что она прекрасный методист. Вот и Прасковья получилась прекрасным методистом. Только область деятельности и масштаб у неё другие.

Прасковья не успела додумать эту мысль до конца: в полуподвале появился Богдан.

— Парасенька, если ты готова, пойдём в церковь, — он положил руку на её плечо.

Эти простые слова почему-то обидели Прасковью, а жест показался оскорбительно хозяйским. Быстро он освоился с ролью мужа и повелителя.

— Знаешь, Богдан, что-то мне не хочется, — проговорила она безразлично-миролюбиво. — Мне надо ещё кое-то прочитать, подготовиться к завтрашнему совещанию. Я ведь провинциальная отличница: по-прежнему готовлюсь к занятиям. Иди сам.

Он понял и слегка наморщил лоб.

— Если это пародия на моё утреннее поведение, то… то ты несправедлива. Но всё равно… прости меня. Мне правда было важно не упустить мысль; по-моему, в прежние времена ты это понимала и мне прощала.

— Что прощала? — деланно удивилась Прасковья.

— Ну, некоторое эпизодическое невнимание что ли… Парасенька, ну ты же знаешь что́ ты для меня, зачем ты?.. — он снова болезненно поморщился, словно от зубной боли. — А если тебе надо что-то делать, то чуть позже мы можем сесть в нашей уютной комнатке и заняться каждый своим. Это же прекрасно. А теперь прошу тебя: пойдём в церковь.

— Ну хорошо, — Прасковья поднялась.

— Спасибо тебе, — он сжал её руку.

В церкви было неожиданно много народа. Прасковью умилило, что принесли трёх не ходячих ещё младенцев и со всех сняли шапочки: мальцы оказались мужеска пола, а им полагается в храме обнажать головы. Она даже испугалась: холодно же! Слава Богу, на младенцев накинули капюшончики. Присматривалась к изрядно позабытым малышам: скоро и у неё такой будет, если всё пройдёт благополучно. Богдан дал ей три свечки, она поставила Богородице, Матроне Московской и Пантелеймону-целителю — потому что ему ставили больше всего свечей. Как всегда в церкви, она испытала неловкость и поглубже надвинула капюшон. Богдан был серьёзен, сосредоточен, но ей показалось, что прежнего погружения в молитву в нём уже не было. Может, показалось… А может, разочаровался в своей молодой истовой вере.

На выходе к ней подошли две девчонки лет тринадцати.

— Прасковья Павловна, можно с Вами сфотографироваться? — спросили, смущаясь.

Прасковья сфотографировалась. Спросила:

— Какую книгу вы сейчас читаете?

— «Неточку Незванову», — ответили обе разом. Прасковья удивилась. Неужто в самом деле свершилось: школьники читают классику.

— А кто вам больше всего запомнился из героев? — проговорила учительским тоном, проверяя, вправду ли читают.

— Скрипач Б., — тотчас ответили подружки, вызвав ещё большее изумление Прасковьи. Богдан стоял чуть в стороне и задумчиво улыбался.

— Хорошие какие девчонки, — проговорил он, когда подружки ушли. — Наша Маша будет таких учить. Удивительно: читают классику. Твоя работа?

— Ну, отчасти… — скромно ответила Прасковья.