Краткий миг покоя

Романову казалось, что нет больше ни Смотрящего, ни Рублева, что все закончилось в его пользу. После этого надо только напрячься, и непременно получится качественный рывок вперед, и можно будет расширять бизнес. А лучше — начинать планирование политической стези. В конце концов, почему нет? Ему сорок пять лет — самый возраст для блестящей депутатской карьеры и впоследствии, чем черт не шутит, до президентского места.

Он едва успел завершить мысль о том, что очень эффектно это будет — президент с царской фамилией, как в коридоре раздался какой-то подозрительный шум.

Романов привстал с кресла, желая посмотреть, что там случилось.

Шум перерос в нечто мощное и устрашающее. Такое чувство, что в коридоре кого-то швыряли и колотили. Юрий Павлович только начал пугаться, как распахнулась дверь в коридор.

Нельзя сказать, что ее распахнул охранник. Строго говоря, дверь вышибли избитым бодигардом. Охранник, скуля, прокатился по ковру, оставляя на светлом ворсе жирный кровавый след. Кто-то черный и жуткий ворвался из коридора и вколотил несчастному под ребра страшный футбольный удар ноги. Хрустнуло так, что Юрий Павлович упал на колени в приступе дурноты. Телохранитель больше не шевелился, страшный черный пришелец разворачивался к Романову, а того неудержимо рвало от ужаса.

Комбат не торопился — он видел, что от Романова в эту минуту ничего не добьешься. Подождав, пока спазмы перестанут сотрясать это тело, такое солидное в деловой одежде и такое жалкое сейчас, он подошел ближе и молча уставился Юрию Павловичу в глаза.

А тот, прекрасно понимая, что все планы и надежды полетели в тартарары, все еще пытался играть хозяина ситуации.

— Ты убил Пирата? — спросил он.

Комбат присел на краешек кресла и сказал тихонько:

— Романов, мне нужны мои родные.

Юрий Павлович, встав на нетвердые, вибрирующие в коленях конечности, попытался было гнуть свою линию:

— Борис, у нас с тобой был договор. Ты убираешь Смотрящего, а я возвращаю тебе семью. Давай начнем с тебя!

— Торгуешься? — вздохнул Рублев. — Ну, давай, пока я еще добрый. Так как насчет того, чтобы позвонить туда, где ты прячешь мою родню, и пригласить к телефону Татьяну? А потом поговорим о моей части договора.

Романов и не представлял, каких усилий стоит Борису вот такое поведение — спокойное, холодное, с оттенком сарказма. Комбата разрывало нехорошее предчувствие, ему хотелось, чтобы все разрешилось как можно скорее… И он встал с кресла и стал надвигаться на Романова.

— Звони, я тебе сказал!

Юрий Павлович затравленно огляделся. А потом тонко завизжал и попробовал сорваться мимо Бориса в открытую дверь. Рублев врезал ему по ребрам как раз в тот момент, когда визжащий человек пробегал мимо. Романов кубарем полетел по полу, врезался в сервант, и на него сверху упала ваза с искусственными цветами.

— Они живы? — спросил Рублев.

Романов понял, что пару часов назад он своими руками обрубил единственную ниточку, за которую можно было ухватиться, чтобы не упасть в черную бездну.

Юрий Павлович встал на четвереньки, потом собрался с силами и поднялся на две точки…

Комбат понял.

Это было, как громадная цистерна ледяной воды, обрушившаяся на него сразу со всех сторон, как взрыв, порвавший его в клочья и раскидавший по всей Вселенной. Борису показалось, что внутри него распахнулась пустота, и она сейчас затянет его внутрь, и все будет кончено в несколько секунд…

Он пошатнулся, восстановил равновесие…

Романов смотрел на Комбата, как насмерть перепуганный зверек. Но зверек этот, пожалуй, был крысой. А это млекопитающее славится тем, что, если его загнать в угол, оно начинает отчаянно бороться за свою в общем-то никчемную жизнь.

Юрий Павлович налетел на Бориса всей массой. Тот, еще не успев отойти от потрясения, не сумел вовремя среагировать. И мгновенно оказался придавленным к ковру разъяренным, визжащим Романовым, молотящим его куда попало.

Мало-помалу в этой истерике прорезались слова:

— Убил! Убил! И суку твою, и щенков! И тебя сейчас прикончу, скотина, мразь!

Борис перехватил его руки, несколько секунд они мерились силами, а потом Романов просто «сдулся». Его боевого безумия хватило на слишком короткий срок.

Борис сбросил с себя обмякшего, прекратившего сопротивляться Романова. Перехватил его за одну руку, крутанул. Хрустнули рвущиеся связки, Юрий Павлович зашелся в вопле. Комбат спокойно, как механизм, взял вторую руку и поступил с ней так же. Потом методично, с жуткой неспешностью сломал Романову обе ноги. К концу этого четвертования Юрий Павлович уже не кричал, а только еле слышно стонал.

Комбат подошел к окну, сорвал портьерный шнур. Со второго — еще один. Вернулся к шевелящемуся на ковре врагу и стянул ему конечности за спиной — кисти рук к ступням. Эта поза очень быстро становится болезненной даже для здорового человека. Что испытывал Романов со своими переломанными костями — страшно представить.

Когда Борис закончил упаковывать Юрия Павловича, вошел Болеславский. Увидел, что произошло. Побледнел и ухватился за стенку.

— Когда их убили? — спросил Рублев.

— Часа два назад, — ответил Болеславский.