Краткий миг

А вот когда их квартиру в Китай-городе забрали под музей, Гасан посоветовал отказаться от компенсации, которая полагалась ей и ему, как и всем владельцам квартир, в том историческом дом. Так и сделали – отказались. «Что ты спрятал – то пропало, что ты отдал – то твоё», как говорят грузинские братья, – любил цитировать Гасан из «Витязя в тигровой шкуре». При этой цитате он всегда лукаво подмигивал, точно знал какой-то секрет. «Есть время хапать – и время делиться», – часто повторял Гасан: он хорошо чувствовал гул времени, оттого, наверное, был у всякого времени в фаворе. Компенсация, от которой отказались Прасковья и Гасан, пошла на обустройство музея.

В квартире Богдана сидела администрация музея и так называемый методический отдел; где была детская – расположились реставраторы во главе с ярко-рыжей толстухой – иконописицей и реставраторшей. Лицом толстуха была миловидна, а фигурой странна: сверху размера примерно сорок шестого, а внизу, наверное, пятьдесят шестого. Ходить любила в народной одежде и в XVII веке, без сомнения, считалась бы писаной красавицей. Впрочем, и в двадцать первом Гасан поглядывал на реставраторшу с одобрением.

Прасковья ходом вещей оказалась чем-то вроде дамы-патронессы этого культ-просвет-учреждения.

Со страхом шла она в дом своей молодости и минувшего счастья. Казалось: будет ужасно, невыносимо. Оказалось – наоборот. Разорённая квартира Богдана поставила последнюю точку на прошедшей жизни. Дом стал музеем, а прошедшая жизнь – музейным экспонатом. И стало легче. Та жизнь окончательно умерла, перестала существовать.

С тех пор она дважды была в том доме: на открытии музея и на конференции «Бунташный век». Тема актуальная: нынешний век тоже бунташный. И война, вспыхивающая то там, то тут очень похожа на Тридцатилетнюю. А всё никак не заканчивающиеся вспышки мятежей – на Смуту. Слава Богу, что она вроде закончилась, но кто знает, что там тлеет под землёй скрытно от глаза.

Конференция была длинная и основательная, два полных рабочих дня. Учёные подсчитывали убытки от бунтов и восстаний, и каждый докладчик, словно мусульманин свою обязательную формулу «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного», повторял цитату из «Капитанской дочки»: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный».

Один молодой, патриотически заточенный учёный с помощью математических методов даже подсчитал, на сколько лет отстала Россия в своём развитии вследствие того или иного бунта. Прасковья слушала и думала насмешливо: а ведь деды и прадеды нынешних обличителей бунтов и революций прославляли всех без изъятья бунтовщиков, заговорщиков, повстанцев, с тем же рвением, с которым нынешние обществоведы хором клянут всех, кто расшатывает государство и покушается на власть. А ведь как старались деды и прадеды! И Спартак, и Стенька Разин, и патентованные террористы-народовольцы – все, все до единого, кто был против царя и любых властителей – все оптом зачислялись в народные герои. А убийство царя Александра II террористами так прямо официально называлось – «казнь царя народовольцами» – она сама видела в школьном учебнике истории. И не двадцатых годов, а начала семидесятых прошлого века.

Докладчик бубнил свои изыскания, уснащая их математическими формулами, производящими особое впечатление на гуманитариев из провинциальных вузов. «Впрочем, все гуманитарии имеют слабость к математическим формулам и графикам, не надо обижать провинциальных препов», – одёрнула себя Прасковья. По её расчёту докладчик должен был уж давно кончить, а он всё бубнил и бубнил, хотя ведущий ему уже не раз показывал на часы. «Какой феерический дурак», – думала Прасковья.

12

Она сверилась с программкой: фамилия докладчика была Федюшкин, кандидат исторических наук. Тут же прочитала о нём в интернете: специализируется на квантитативных методах в историческом исследовании и математическом моделировании исторических процессов. Вспомнилось: когда писала рассказы по истории России для начальных классов, попался давний советский школьный учебник истории для 8-го класса, автор которого был тоже Федюшкин.

Когда докладчик наконец кончил и попросил задавать вопросы, Прасковья спросила:

– Не Ваш ли родственник автор советского учебника истории за восьмой класс?

– Это мой прадед, – польщённо отозвался учёный. – В нашей семье все историки.

– А в моей – учителя русского и литературы, – ответила Прасковья.

– Ваш прадед вряд ли бы одобрил Ваш доклад, – с материнской лаской и затаённым ехидством проговорила Прасковья. – Тогда революции считались «локомотивами истории», по выражению Карла Маркса, и всячески одобрялись и прославлялись. Доживи Ваш прадед до наших дней, он был бы крайне изумлён Вашим докладом. Вам так не кажется?