Краткосрочный роман (СИ)

Вернувшись в купе, я шепотом рассказал Валентине, что снял для нас двоих отдельное купе. Если она, конечно, не возражает…

И, с тревогой  посмотрев в ее голубые смеющиеся глаза, задохнулся от радости: она согласна!

Тарбазан уже вовсю храпел, когда мы с Валентиной прошли друг за другом в конец вагона. Я поймал на себе лукавый взгляд  Татьяны – она еще не спала, хотя уже тоже лежала на своей полке, натянув простыню до подбородка. И подмигнул ей. Татьяна беззвучно засмеялась и отвернулась к стенке.

Шел уже первый час ночи, практически весь вагон спал, отовсюду с полок свешивались ноги, руки, лишь кое-где все еще сидели в приглушенном свете бодрствующие пассажиры и негромко переговаривались.  В проходе же вообще никого не было.

Проводница уже ждала нас. Она пропустила Валентину в купе первой, и та вошла в него,   целомудренно потупив глаза.

-Там все на столике, как уговорились, - сказала мне вполголоса проводница,  пытаясь подавить прорывающуюся глумливую улыбочку. – И это, вы там шибко не шумите, ладно?

Я молча вынул из кармана пачку денег, при виде которой у Валентины номер два глаза опять стали квадратными, и отслюнил ей четвертной и десятку.

-Ну, беспокойной вам ночи! – пряча деньги в карман своего фартука, сказала она. – Если чего вдруг понадобится, стуканешь, я туточки, через стенку, в служебном помещении.

- Ладно, ладно, стукану, - сказал я.

Затем подошел к двери купе проводницы, где сейчас меня ждала Валентина и, пытаясь усмирить колотящееся сердце,  глубоко вдохнул и выдохнул несколько раз. Но сердце продолжало грохотать, усиленно качая вскипевшую кровь.

Я пару раз стукнул согнутым указательным пальцем в дверь.  И она тут же распахнулась.  Валентина стояла передо мной с полотенцем, перекинутым через руку, с зубной щеткой и тюбиком пасты, зажатыми в другой руке.

- Побудь пока один, -сказала она. И, коснувшись своей упругой грудью моей – я как будто ожог получил, - вышла.

Она вернулась минут через пять, задвинула за собой дверь, щелкнула замком.  Я к тому времени открыл бутылку «Советского шампанского», налил шипящего, исходящего лопающимися пузырьками вина в стаканы, разделил шоколадку  «Аленку» на дольки, большущее  красно-зеленое яблоко  разломил руками пополам. И они, эти руки, предательски дрожали от охватившего меня возбуждения и нетерпения.

Валя села рядом со мной на застеленную проводницкую постель, я подал ей стакан, потянулся к ней своим.

- Ну, за что будем пить? – сказала она каким-то совсем другим, грудным голосом, от которого у меня перехватило дыхание. С Валей происходили удивительные перемены: глаза вон потемнели, превратились в  глубокие-глубокие озерки, грудь стала подниматься и опускаться чаще. Неужели это все из-за меня, из-за предвкушения того, что сейчас должно произойти между нами?

- За тебя, - хриплым голосом сказал я.

- Тогда уж за нас, - предложила она.

- За нас! – эхом повторил я. Мы глухо звякнули сведенными стаканами и, не сговариваясь, осушили их до дна.

Валя взяла кусок шоколадки, аккуратно, как все она делала, откусила от него, как-то так пожевала, что губы ее перепачкались коричневой сладкой массой, и неожиданно сказала все тем же новым низким голосом:

- Ну, иди ко мне, мой мальчик!

И я, тут же бросив  яблоко на стол, потянулся к ней,  впился в ее сладкие губы, нетерпеливо зашарил  руками по ее груди, по гладким упругим бедрам…

9

Не знаю, как мы не разломали эту несчастную  полку в купе проводницы, которая, несомненно, все слышала в своем соседнем служебном помещении,    как не пробили  ногами  тонкую стенку, разделяющую нас с соседним, пассажирским купе (думаю, что и там нас было хорошо слышно).

Кричать мы не могли, но когда в очередной раз взлетали на пик наслаждения, шипели и подвывали как настоящие звери.  Валентина при этом еще старалась поцарапать меня или укусить.

В общем, происходило натуральное животное спаривание.   Мы почти не разговаривали, а просто бесконечно поглощали друг друга. Делали это и  лежа,  и сидя, и стоя, когда она упиралась руками в столик, а я пристраивался сзади.

Поезд то несся с большой скоростью, бешено тараторя колесами, то замедлял ход и останавливался, пропуская какие-то более срочные составы, иногда за зашторенным окнами становилось светло – это были фонари каких-то станций. Мы же  ничего этого не замечали, занятые друг другом.

Эта сладостная и изнуряющая мука  закончилась только часа через три.    Меня шатало, перед глазами плыли круги, а руки и ноги буквально тряслись. Я был полностью опустошен, при этом в организме чувствовалась такая легкость, что, казалось – откройся сейчас  окно в купе, и меня тут же вытянет сквозняком наружу.

Похоже, что и у Валентины было такое же состояние. Когда я включил свет, она  была вся растрепанная, с припухшими губами и темными кругами под глазами. Но выглядела вполне счастливой.