Кратос 1

Вопрос был риторический, зато мое предсказание исполнилось в точности, именно так приговор и состряпали.

— Ты здесь ни при чем, Жанна, — говорю я. — Дело было безнадежным.

Мы давно на «ты», поскольку наши отношения как-то сразу вышли далеко за рамки деловых. Это не является нарушением профессиональной этики. Она не прокурор и не судья. А защищать не возбраняется даже родственников.

Она вздыхает.

— Я говорила с Ройтманом. Он не отступился. Уже все согласовано с руководством Центра, вести тебя будет он. Это просто отлично. Я боялась, что нам и здесь поставят препоны. Если вмешательства в психику избежать не удалось — пусть это сделает хороший специалист.

Этот самый Ройтман уже навещал меня полгода назад, сразу после ареста и предлагал свои услуги.

— Леонид Аркадьевич, вероятность вашего осуждения очень велика, — сказал он. — Биопрограммер здесь есть. Если мы начнем курс лечения прямо сейчас, вы только сэкономите время. До суда пройдет минимум полгода, а лечение займет два-три месяца. Я думаю у вас есть куда более интересные занятия, чем сидеть взаперти. К тому же это произведет приятное впечатление на суд. Но пока нет приговора, мне нужно ваше добровольное согласие.

— Простите, это вы вели Анри Вальдо? — спросил я.

— Да, Леонид Аркадьевич.

— И решили сменить специализацию? Вы же работали со смертниками.

— Решил отдохнуть душой с человеком с менее отягощенной совестью, — улыбнулся он. — Смертник, кстати, был один. Ныне жив, здоров и на свободе. До него у меня были подопечные из менее тяжелых групп. Сначала «С» и «D», это убийства и убийства при отягчающих обстоятельствах. Потом «В», воры, разбойники, грабители.

— Я знаю эту классификацию, — заметил я.

— Очень хорошо. Потом несколько лет я работал по группе «А». Это достаточно сложная группа, несмотря на небольшую общественную опасность. Но не сложнее, чем группа «F». Так что специализации я не меняю. У меня опыт работы более тридцати лет. Так что бывших подопечных много. Все живы, на свободе и у всех все в порядке. В Центр никто не вернулся.

— Нет, — сказал я. — Думаю, я не нуждаюсь в ваших услугах.

Тогда же я рассказал Жанне об этой встрече. Она чуть не схватилась за голову.

— Евгений Львович Ройтман — лучший психолог Центра!

— Что, надо было соглашаться?

— Безусловно!

— Ты тоже считаешь, что вероятность осуждения очень велика? — спросил я.

— Девяносто пять процентов, — безжалостно сказала она. — Если бы я исходила из материалов дела, а не политической конъюнктуры, я бы сказала, что девяносто пять процентов — вероятность оправдания, и только полный идиот-судья здесь может вынести обвинительный приговор. Дело сфабриковано, шито белыми нитками, полно противоречий и просто безграмотно. И любой судья это поймет не хуже нас с тобой. И также просто поймет, по чьему приказу сфабриковано и чего от него хотят. К сожалению! Единственный наш шанс — это найти судью настолько честного и храброго, чтобы он действовал, не оглядываясь на власть, и добиться, чтобы дело вел он. Вероятность успеха процентов пять.

— Уж не сменить ли мне адвоката, — задумчиво проговорил я.

— Ну, давай! — взвилась она. — Найди себе зеленого мальчишку, который наговорит тебе успокоительных слов и ничем не поможет реально! Когда я вела дело Анри Вальдо, я ему сразу честно сказала, что смертного приговора нам не избежать — это не реально. Главное, чтобы он не был исполнен. И он не исполнен.

— Опять месье Вальдо, — заметил я. — Положительно наши судьбы связаны.

— Дело того же масштаба, поэтому и занимаются те же люди.

— Я никого не убивал, — сказал я.

— Я в курсе. Но постановка вопроса почти такая же. Приговора мы избежим вряд ли, хотя, конечно, поборемся. Поэтому наша задача добиться минимального срока при максимальной защищенности в Центре. То есть найти честного психолога для нас почти так же хорошо, как найти честного судью. Евгений Львович — идеальная кандидатура. Я с ним работала — знаю. Анри мы спасали вместе. Так что давай я с ним поговорю, может быть, он еще согласится. Ты хоть вежливо отказал?

— За кого ты меня принимаешь? Я послал его в высшей степени куртуазно. Не думаю, что он обижен. Но согласие на лечение до приговора означает признание вины. Для меня это неприемлемо. Так что пока никакой психологии. Потом — ладно. Пусть будет Ройтман.

Она вздохнула.

— Понимаю, договорились.

И вот теперь я сижу и жду предстоящего свидания с Евгением Львовичем.

Лететь недалеко. Полчаса от Кириополя.

Дверь открывается, нас вызывают в коридор, где уже ждут двое тюремщиков. Если свести мне руки за спиной так, чтобы браслеты соприкоснулись, между ними протянется короткий полупрозрачный шнур, который не в состоянии разорвать ни один человек на свете. Знания об этом у меня теоретические, меня не считают опасным, так что руки свободны.

— Пойдемте, Леонид Аркадьевич, — говорит один из караульных.