Крейг Кеннеди

– Как я могу вас отблагодарить, профессор Кеннеди, – приветствовала она нас у двери, с трудом сдерживая слезы, которые показывали, как много значит, когда кто-то интересуется делом ее мужа.

В миссис Годвин была та мягкость, которая присуща только тем, кто много страдал.

– Это была долгая борьба, – начала она, когда мы разговаривали в ее скромной маленькой гостиной, в которую ярко светило солнце, не думая о холодных тенях в мрачном здании внизу. – О, и такая тяжелая, душераздирающая борьба! Часто кажется, что мы исчерпали все имеющиеся в нашем распоряжении средства, и все же мы никогда не сдадимся. Почему мы не можем заставить мир увидеть наше дело таким, каким мы его видим? Все, кажется, сговорилось против нас – и все же я не могу, я не поверю, что закон и наука, которые осудили его, являются последними словами в законе и науке.

– Вы сказали в своем письме, что суды были такими медленными, а адвокаты такими…

– Да, такими холодными, такими техничными. Они, похоже, не понимают, что на карту поставлена человеческая жизнь. Для них это почти как игра, в которой мы являемся пешками. И иногда я боюсь, несмотря на то, что говорят адвокаты, что без каких—либо новых доказательств ему будет трудно.

– Вы не потеряли надежду на апелляцию? – мягко спросил Кеннеди.

– Это всего лишь формальности закона, – ответила она со спокойной твердостью, – то есть, насколько я могу понять из языка газет. Наш адвокат – Сало Кан из крупной фирмы адвокатов по уголовным делам "Смит, Кан".

– Конин, – размышлял Кеннеди, наполовину про себя. Я не мог сказать, думал ли он о том, что повторил, или о маленькой женщине.

– Да, активный компонент цикуты, – продолжила она. – Это было то, что обнаружили эксперты, они поклялись. В чистом виде, я полагаю, он более ядовит, чем что-либо, кроме цианидов. И это было абсолютно научное доказательство. Они повторили тесты в суде. В этом не было никаких сомнений. Но, о, он этого не делал. Это сделал кто-то другой. Он не сделал… он не мог.

Кеннеди несколько минут ничего не говорил, но по его тону, когда он заговорил, было видно, что он глубоко тронут.

– Со времени нашей свадьбы мы жили со старым мистером Годвином в историческом доме Годвина в Ист-Пойнте, – продолжила она, когда он возобновил свои расспросы. – Сэнфорд – это была настоящая фамилия моего мужа, пока он мальчиком не пришел работать к мистеру Годвину в офис фабрики и не был усыновлен его работодателем – Сэнфорд и я вели для него хозяйство. – Около года назад он начал слабеть и редко ходил на фабрику, которой управлял за него Сэнфорд. Однажды ночью мистеру Годвину внезапно стало плохо. Я не знаю, как долго он болел, прежде чем мы услышали его стоны, но он умер почти до того, как мы смогли вызвать врача. На самом деле в этом не было ничего подозрительного, но в городе всегда была большая ревность к моему мужу, и особенно среди немногих дальних родственников мистера Годвина. То, что, должно быть, началось как праздный, сплетничающий слух, переросло в серьезное обвинение в том, что мой муж ускорил смерть своего старого опекуна. Оригинал завещания – я называю его завещанием – был помещен в сейф фабрики несколько лет назад. Но когда сплетни в городе стали ожесточенными, однажды, когда нас не было дома, несколько частных детективов вошли в дом с ордером – и они действительно нашли завещание, другое завещание, о котором мы ничего не знали, датированное позже первого и спрятанное с некоторыми бумагами в задней части шкафа, своего рода огнестойкого ящика, встроенного в стену библиотеки. Второе завещание было идентично первому по языку, за исключением того, что его условия были изменены, и вместо того, чтобы быть наследником имущества, Сэнфорду была предоставлена сравнительно небольшая рента, а Элморы были сделаны наследниками, а не получателями ренты.

– А кто такие эти Элморы? – с любопытством спросил Кеннеди.

– Их трое, два внучатых племянника и внучатая племянница, Брэдфорд, Ламберт и их сестра Мириам.

– И они живут…

– Также в Ист-Пойнте. Старый мистер Годвин был не очень дружен со своей сестрой, внуками которой они были. Они были единственными оставшимися в живых наследниками, и хотя Сэнфорд никогда не имел к этому никакого отношения, я думаю, они всегда воображали, что он пытался настроить старика против них.

– Я хочу увидеть Элморов или, по крайней мере, кого-то, кто их представляет, а также окружного прокурора, который вел это дело. Но теперь, когда я здесь, я задаюсь вопросом, возможно ли, чтобы я мог оказать какое-либо влияние, чтобы увидеть вашего мужа?

Миссис Годвин вздохнула.