Крейцерова соната. Повесть о любви.

Было чудесное майское утро. Поднявшись с постели как обычно первым, он отодвинул в сторону тяжелую штору — окна всю ночь оставались открытыми — и вдохнул запах сада, еще влажного, но уже немного нагретого солнцем, издалека доносился песчаный запах дюн, не пропускавших звук прибоя, — в тот день не было ни дуновения ветерка. Все это было ему знакомо, знакомо с самого рождения, минуту или больше он так и простоял, желая почувствовать, как это таинственно, когда все прошедшее делает тебе тайный знак, что движется неотвратимо по направлению к тому, что пока еще не совершилось. Может быть, это и есть судьба?

Выходит, двадцать минут спустя судьба приняла облик женщины, мужчины и мальчика, сидевших за завтраком? Может быть и так, а может быть, лишь наполовину, а вторая половина заключалась в его сердце, сжимавшемся, кровоточившем и все же упрямо продолжавшем биться.

— Почему ты не ешь? — в виде утреннего приветствия спросила Сюзанна, которая по утрам никогда не была особенно разговорчива.

Он сделал вид, что не слышит, и ради приличия задал вопрос своему сынишке: “Бенно, что тебе приснилось сегодня ночью?” Ребенок, не задумываясь, начал что-то лепетать, его это ни капли не интересовало, но заставило с отвращением подумать: “Скоро! Скоро все совершенно изменится, но потом все снова встанет на свои места!

Он поднялся, держа в руках чашку кофе, в которую опустил указательный палец, чтобы узнать, много ли еще осталось. Очень медленно, словно отдыхая от того, чего он пока еще не совершил, но твердо задумал довести до конца, он прошел через открытую дверь к цветочному бордюру, служившему границей между садом и огородом.

— Я не ем, потому что не голоден!

Прислоняясь к освещенной солнцем стене дома, он подумал: “Хорошо, мы уже встали, завтрак почти закончен, и если Сюзанна сейчас немного поторопится и отведет ребенка в школу, мне это будет на пользу. Пока он ощупывал свои часы, на руку ему пролился кофе. Он быстро допил остававшееся в чашке, поставил ее рядом с собой на землю, зевнул и с трудом подавил подступающий приступ зевоты. Его глаза слезились. Вот такое начало злополучного дня, — подумал он, — но пока что еще ничего не произошло и все подчиняется старому доброму правилу, согласно которому естественная природа вещей — это спокойствие, а не упрямое безумие, позволяющее отклонению взять верх над человеческой волей и заставляющее стать пленником чего-то очень странного в себе самом.

В четверть девятого вернувшись из школы, она погудела ему, не выключая мотора. Он сел в машину. “Проедешь Вассенарсевег и потом — сразу же резко вправо, в общем ты знаешь”, — сказал он, откинувшись на спинку кресла и чуть вытянув шею, прислушиваясь к петляющей дороге, ставшей ему уже очень знакомой. Когда в ответ на ряд его указаний она отозвалась лишь словом “да”, а после “Дейн-отель” поехала не в ту сторону и пришлось возвращаться назад, он понял, что она не слишком внимательно его слушала, ее отвлекало что-то происходящее в ней самой.

— Это здание, ну теперь ты, наверное, его уже видишь!

То самое место. Она поставила машину на настил из листового железа, специально выложенного для парковки машин возле строительной площадки. Синее безоблачное небо и снова чайки — он представлял себе это, выходя из машины. На расстоянии метров в пятьдесят громыхал кран с лязгающим захватом. Шума моря отсюда слышно не было.

— Пошли.

Постукивая перед собой палкой, он шел впереди нее, зашел в холл, в котором из-за отсутствия окон и дверей гулял сквозняк. Почему она не протестовала? Почему не предложила просто сесть в лифт? По первой лестнице он шел в темпе человека, который хорошо представляет себе отрезок маршрута, на котором ему нужно правильно распределить свои силы. Не оборачиваясь к ней — для чего оборачиваться? — он говорил об ожидаемых сроках сдачи объекта, но потом замолчал, когда с ее стороны не последовало никакой реакции. На второй или третьей лестнице у него даже возникло ощущение, что он здесь один, до того тихо было у него за спиной, мелькнула мысль, что его затея обвела его вокруг пальца, по зрелом размышлении предпочла остаться тем, чем и была до сих пор — сводящей с ума идеей. Он схватился за перила, потная рука соскальзывала. Но на пятом этаже, когда он остановился на секунду возле прислоненной к стене лестницы и нескольких банок с краской, он отчетливо услышал ее тихое дыхание — она запыхалась. В этот момент он интуитивно понял: она чует, чует неладное всей душой, это место завораживает ее и опасность, опасность, которую она еще не до конца осознает, тем сильнее ее интригует, настойчиво заставляет двигаться шаг за шагом вперед.