Крейцерова соната. Повесть о любви.

Мы приземлились. Когда я достал из багажного отсека его плащ и протянул ему, Ван Влоотен промолвил: “Вы добрый юноша”. Затем, уже в зале прилета, он спросил меня, который час.

— Почти полночь, — сказал я, при этом с грустью заметив, что попутчики, добравшиеся до места назначения, все больше и больше друг от друга отдаляются.

Я вытащил для него его чемодан с ленты багажного транспортера, передал ему, и он пошел на шаг впереди меня по направлению к выходу. Зная, что его будет встречать его знакомый, я подумал: вот и всё, но в эту минуту этот слепой гигант, который уже приблизился к паспортному контролю, вдруг обернулся и замер, напугав всю длинную очередь из пассажиров видом своих закатившихся глаз.

— Pardon. Извините. Entschuldige![7] — бормотал я сквозь зубы, протискиваясь вперед.

— Прощайте, — сказал я и пожал его руку, которая оказалась безжизненной и холодной на ощупь.

Шестнадцать лет спустя

Зимний день, конец ноября, суббота. Долгие годы я почти не вспоминал об этой паре, но случилось так, что в этот день мне суждено было узнать конец их истории. Подсознательно мне всегда казалось, что, проводив критика в Зальцбурге глазами до таможни, я уже видел этот конец, такой безнадежный и хватающий за душу. Не так уж этот человек был стар, но выглядел он совершенно потерянным и сильно помятым жизнью. Образ Сюзанны Флир с тех пор уже не соединялся в моем воображении с этим трудным человеком, к тому же инвалидом, я представлял, что амбициозная подруга моей юности гастролирует со своим ансамблем по европейским музыкальным сценам, не забывая при этом трогательно заботиться о сынишке.

Моим постоянным местом жительства в то время был Бостон. Меня пригласили в Висбаден быть гостем семинара “Музыка для зрения и слуха”, прочитать в Париже курс лекций о Яначеке, поговорить о его трепетном отношении к смерти своих героинь и, самое главное, в Амстердам, где я должен был выступить с докладом “Взгляд Орфея. Ошибка?” И вот в тот ясный холодный день я отправился на такси в аэропорт, чтобы из Бостона вылететь в Схипхол, не зная о том, что в полете я на минуту замру, наткнувшись на имена Ван Влоотена и его жены, Сюзанны Флир, и случится это настолько неожиданно, что у меня перехватит дыхание.

Главной темой их прекрасной и страшной истории оказалось совсем не то, вокруг чего в те давние времена обвела кружок моя память.

Не стану скрывать, что эта пара какое-то время еще продолжала занимать мое воображение, покуда я не поместил их в ту область, из которой, мне кажется, они и взялись. Ведь современное общество в основе своей зиждется на искусстве? Все эти наши цивилизации, революции и победы: разве грех иной раз задать вопрос, как это произошло и почему? Без Гомера не было бы Шеклтона, — подумал я однажды о жизни, которая обладает невероятным украшательским талантом, но лишена способностей к творчеству. Так мои мысли опять привели меня к Мариусу ван Влоотену и Сюзанне Флир, к этапам их судьбы. Когда в ту далекую ночь мы проходили через австрийскую таможню, то мы оба, Ван Влоотен и я, были очень уставшими. Мы услышали, как на улице загудела машина, как люди окликают друг друга и вступают между собой в разговор, и надо всем — неизменный женский голос из громкоговорителя в зале прилета. Это наводило на размышления об эротике, о безумии, сострадании и о той полной растерянности минуте, когда двое людей понимают, что отныне им лучше разойтись навсегда.

Солнечно, но холодно. Молодой таксист, не обращая внимания на колесики под моим чемоданом, с легкостью поднял его и пошел вперед. В тот момент, когда он открывал заднюю дверцу такси, я заметил, что он задержался взглядом на книге у меня в руках. Это была книга турецкого автора, переведенная на английский, толстый роман, который должен был помочь мне одолеть шестичасовой перелет, мысленно перенестись в другую обстановку. Машина тронулась, на мгновение я встретился с ним взглядом в зеркале заднего обзора и почувствовал, что он хотел о чем-то меня спросить, но передумал, увидев, что я раскрыл книгу. Не проронив по дороге ни слова, мы спокойно приехали в аэропорт.

— “Тихий дом”, — произнес молодой человек, выдвигая длинную ручку на моем чемодане. — Иногда я тоже об этом мечтаю.

В зале вылета я понял, что правильно поступил, взяв с собой книгу, сюжет которой меня полностью захватил. На экране монитора я увидел, что мой рейс откладывается, а когда поинтересовался почему, выяснилось, что наш самолет KL218 ожидает своей очереди для очистки от наледи. Читая, я не заметил, как пролетели полтора часа, вызванные этим неудобством. Но когда под конец я вошел в салон, я потерял чувство реальности, до такой степени я сжился с печалью покинутого дома из моей турецкой книжки. Фактом реальности тем не менее было то, что в “Боинге-747”, вмещающем 465 пассажиров, я очутился в неудобном среднем ряду и что трое из 465 пассажиров, объединившиеся в дружеский кружок любителей болтовни, получили места по обе стороны от меня, двое справа и один слева.