Кремль 2222. Замоскворечье

«У меня плохи дела, – сообщил сосед. – Я почти полностью парализован. Попытаюсь восстановить нервные пути, но не уверен, что в этих условиях и в этом состоянии у меня что-нибудь получится».

«Я видел, как ты бегал от жука-медведя, – подумал Лан. – Слишком шустрый для малого с поломанной спиной».

«Больше мне так не побегать, – мысль шама была хмурой, обреченной. – То было в последний раз. Отбегался я».

Мысленные диалоги – палка о двух концах. Их преимущество – невозможность соврать или что-либо утаить от собеседника. Их недостаток – невозможность соврать или что-либо утаить. У Лана сложилось впечатление, что его душа вывернута наизнанку. И что, при желании, он так же сможет увидеть подноготную раненного шама. Вот только вопрос – надо ли это им обоим? Поможет ли выбраться из передряги, в которую они влипли?

«Это случилось с месяц назад, – зашептал бесплотный голос шама. – Ты ведь из Кремля… Ты поймешь, о чем речь. Новые люди осаждали вашу крепость, шла подготовка к штурму. Мои сородичи прикрывали новых людей псионным воздействием. Я тоже был там: стоял в оцеплении, поддерживал туман».

Лан как будто на миг заглянул в прошлое глазами шама.

Развалины ГУМа, красная стена Кремля, какофония грубых голосов нео, рычание и бряцанье железа. Слаженные залпы тяжелых фузей и пушек. Клубы тумана смешивались с облаками гари от дымного пороха.

«Сначала я увидел, как в тумане возникла черная точка, – продолжил шам. – И почти сразу эта точка превратилась в пушечное ядро. Оно упало в трех метрах от меня на подстилку из перегноя и завертелось, словно хотело зарыться в землю. Во все стороны летел сор, из очка били искры, а я тупо смотрел на снаряд и думал только о том, что сегодня у меня – первый день службы. Первый, мать его, день! Наши старейшины способны поднимать при помощи одной лишь ментальной силы бетонные плиты, я же мог только поддерживать туман и читать мысли. Но я не мог прочитать мысли пушечного ядра, и я не мог защититься от взрыва туманом. Потом я услышал, как хрустнул мой череп, проглатывая шрапнель, а сам взрыв уже не запомнился. Я упал в какой-то обвалившийся подвал, и через несколько дней – после снятия осады, – меня отыскали тверские мародеры. Я пришел в себя в зверинце Новоарбатовки».

«Печальная история», – без особого сожаления подумал Лан. Во время обороны Кремля он был заряжающим одного из орудийных расчетов. И, возможно, шама ранило ядро, которое он своими руками заложил в канал ствола пушки.

«Теперь это не имеет значения, – пришла торопливая мысль шама. – Мы были на войне…»

«И эта война еще не закончилась», – заметил Лан, доедая колбасу.

«Вот именно! Мы должны выбраться! – заверил раненый, а потом продолжил рассказ: – В зверинце я понял, что не могу произнести ни слова. Ни вслух, ни мысленно. Шрапнель срезала часть моего мозга, и я превратился в калеку. Больше никакого тумана, никакого обмена мыслями. Я по-прежнему мог заглядывать в головы охраны, работников Арены и мутов, но я не видел четкой картинки: только расплывчатые контуры, словно смотрел сквозь грязное стекло. Потом меня бросили на Арену, заставили драться с каким-то грязным оборванцем, я просто перегрыз ему глотку и долго-долго пил кровь, ощущая, как ко мне возвращаются силы. Поврежденный мозг восстанавливался, я стал уверенней считывать мысли, но по-прежнему не мог докричаться ни до одной живой души. Я был немым среди глухих, пока не появился ты. У тебя есть потенциал телепата, ты в курсе?»

«Еще бы, – отозвался Лан, устраиваясь на соломе. – У тебя есть имя, шам?»

«Хок, – ответил тот. – Кто ты – я знаю. И знаю, что твой брат в беде… А еще мне известно, что человек, посланный неким Вороном, ходит сейчас вокруг Арены, размышляя, как бы передать тебе весточку».

Лан вскочил на ноги, заметался от стенки к стенке. О нем не забыли! Обещанное прикрытие! Сразу же в душе затеплилась надежда. Утром, когда двери «бойцовского клуба» откроются, он поднимется во двор и встретится с посланником Ворона…

«Они больше не выпускают гладиаторов наружу, – вмешался в его мысли шам. – После вашего побега правила ужесточились. Никакой больше вольницы, ни кабаков, ни прогулок на свежем воздухе. Теперь или Арена, или подвал».

«Да ладно тебе! – не поверил Лан. – Выйти совсем нельзя?»

«Ты бы понял, если бы я врал».