Кремль 2222. Замоскворечье

Мысль снова «поплыла», шам начал терять сознание, и Лану пришлось дать ему пощечину. Зубы, которыми ничего не стоило отхватить взрослому человеку палец, а то и всю кисть, разжались, и Лан направил тонкую струйку между ними.

Мысли шама снова вернулись к событиям месячной давности. Он стоял в оцеплении и испарял воду своей внутренней силой, которой было так много, что, казалось, ее некуда девать. Он был юным Повелителем Туманов, сверхсуществом, рожденным, чтобы покорить мир. Стоя на оплетенной плющом балке, он возвышался над бесчисленным полчищем новых людей: «пушечным мясом» и почти безмозглым мускулом, направленным на красные стены анклава, населенного некими гордецами, не покорив которых, нельзя было завладеть ни Москвой, ни миром в целом. Он гнал клубы промозглой хмари на крепость и смеялся, предвкушая скорую победу…

«Я отомщу! – Хок с трудом формулировал упорядоченные мысли, в его поврежденном мозгу творился химический ад. – Ты же – уходи! Уходи, пока можешь!»

«Еще немного осталось, – голова Лана гудела. – Ты почти все выпил. Давай, пару последних глотков, и я на самом деле уйду… Господи, чем я тут занимаюсь!» – взмолился он, вперившись в темный потолок.

«Все будут мертвы! – Хок, вероятно, бредил, его глаз постепенно затягивала мутная поволока, лицевые отростки тщетно стремились оттолкнуть зависший над пастью стакан. – Всех раздавят! Раздавят!»

Хомут, проходя по коридору, заглянул в каморку шама, но тут же отпрянул и заспешил прочь, сплевывая и бормоча ругательства.

«Убирайся! – шам выгнулся дугой, Лан услышал, как трещат его кости. – Меня на самом деле убили во время штурма Кремля! Я слишком долго цеплялся за жизнь, но сегодня мертвые станут мертвыми, и будет их, как грязи под ногами».

«Давай, еще чуть-чуть…» – Лан наклонил стакан сильнее. Его разум находился под бомбардировкой беспорядочных мыслей Хока, похоже, шам окончательно утратил связь с реальностью. И черт знает, к чему это приведет. А вдруг загнется: такое искалеченное, немощное, а ему чистый спирт прямо в глотку и без закуски…

«Горит… горит… горит…» – повторял раненый шам, его глазное яблоко металось под смеженными веками. Образы, посылаемые Хоком, становились все страшнее и бредовее: вампиры-телепаты рвут на куски человеческих младенцев, грязно-красная Москва-река выходит из берегов, из-под земли прут то ли нечистоты, то ли орды котяхов, человеческие женщины совокупляются с хищными растениями, поливая их корни собственной кровью, бегут через огонь крысопсы, и от них отваливаются куски обугленного мяса…

Лан мотал головой и скрипел зубами. Он сходил с ума вслед за Хоком, он умирал вместе с Хоком. Тягостная аура, которую излучал впавший в забытье шам, так или иначе подействовала на каждого обитателя Новоарбатовки. Кого-то охватил приступ беспричинной ярости, кого-то накрыло апатией, у кого-то разболелись зубы, кто-то почувствовал тошноту, бабы лили слезы, выпивохи выстроились в очередь у липкой от грязи стойки кабака, чтобы залить внезапную тоску. Оружейник Арены вонзил себе в живот гладиаторский меч, который только что сам заточил. На одной из сторожевых башен наемники затеяли ссору, быстро превратившуюся в короткую, но яростную перестрелку. Профессор во время уборки в зверинце перевернул ведра с навозом и упал на пол, горько рыдая и суча босыми ногами, как истеричная девица.

Лан слышал и даже чувствовал кожей, что Арену и всю Новоарбатовку охватила нездоровая суета. А Хок внезапно распахнул глаз и произнес не мысленно, а вслух:

– Они идут!

Лана прошиб холодный пот. В голосе шама не было ничего человеческого, так могла бы говорить птица, подражая человеческой речи. Или, быть может, демон, выбравшийся из преисподней в постъядерный ад разрушенной Москвы.

– Кто идет? Ты о чем вообще? – спросил он, схватив шама за плечи. – Ты можешь передать Ворону, что Светозар в Замоскворечье? Скажи, можешь или нет? Передай ему, что со мной все в порядке, пусть выручат Светозара! Ты слышишь?

Но, похоже, все было напрасно. Третий глаз Хока затянула серая поволока, лицевые щупальца поникли и даже, вроде, посинели. Шам больше не произнес ни звука, более того – он не посылал ни одной мысли, ни одного даже самого бредового и оборванного образа. Излучаемые им тягостные эманации иссякли. Лан прикоснулся к шее раненого: пульс был нитевидным и слабым.

– Что же ты затеял… – пробормотал дружинник. Чуйка подсказывала ему, что на этом авантюра Хока не закончилась. Шам столкнул со склона камень, которому суждено было перерасти в камнепад. И Лан не ошибался.

Дыру в куполе Арены так и не заделали, теперь наверху гудел ветер. Сквозняк поднимал над ристалищем пыль и время от времени плевался в зрителей крупными дождевыми каплями. Было слышно, как в зверинце ревет, требуя реванша, отоспавшийся после ударной дозы макового молочка жук-медведь. Вопли гиганта заглушали многоголосый гомон трибун. Приближалась ночь – время чемпионов и самых ярких схваток. Толпа предвкушала, неосознанно ожидая от финала дня экстраординарного зрелища.