– Тамара? – понимающе спросил он вполголоса. – Она женщина. Она забудет.
– Нет, – повторил Князь. Лицо его стало суровым, будто высеченным из камня. И Рыжий решил не пересказывать историю, как его ждала из армии одна вертлявая девица, и что из этого всего вышло. Он понимал, что Князь все равно скажет: – Если его труп выловят в Индийском океане, если будет известно, что Принц героически погиб в схватке с пиратами. Она никогда. Не выйдет. За меня. Замуж.
Он наугад ткнул пальцем в одну из дождевых капель, и та словно послушалась, потекла вниз, обгоняя и собирая по пути другие. Мокрая чистая дорожка протянулась по стеклу и достигла его края за секунду до того, как налетевший шквал все размазал, словно смешал фигуры на шахматной доске.
Князь улыбнулся. Впервые за разговор его глаза повеселели. Он ласково и осторожно положил ладонь на выносной пульт, присоединенный сейчас к бортовому навигатору «Майи Плисецкой».
– «Мистрайз» взорвешь ты, когда десант с русского эсминца будет обыскивать корабль. А через час после этого «Майя Плисецкая» выйдет из этого порта в свой последний рейс. Курс будет лежать вдоль берега на юг, по ветру. Как раз туда, где несет вахту французский крейсер «Де Голль». Узнав о гибели русских товарищей, они атакуют сухогруз. Пираты будут обороняться, но в конце концов сдадутся и выдадут своего мертвецки пьяного капитана и его сообщников. Как и предполагалось, они окажутся европейцами. Вернее не совсем. Они окажутся русскими.
– Во Франции очень суровое наказание за пиратство… – Рыжий даже зажмурился, словно решил вдруг уснуть в тени козырька своей капитанской фуражки.
Было слышно, как снаружи свирепствует ветер, и кто‑то топает брезентовыми сапожищами.
– Отцу придется срочно вылететь с государственным визитом в Париж. А дальше сообщения новостных каналов о поимке пиратов сменятся куда более интересными новостями. Россия не видит ничего плохого в румынских локаторах… Россия не настаивает на соблюдении прав старушек в Финляндии… И снова готова импортировать «Боржоми»… Потому что главным пиратом окажется его чадо.
Рыжий хохотал. Хохотал как редко позволял себе в присутствии Князя. Сквозь слезы простонал:
– И Сережу Вихоря наконец‑то отправят по прямому его назначению, учить подростков самбо на стадионе «Динамо»! Главное, чтобы Отца удар не хватил!
– Незаменимых людей у нас не бывает! – твердо сказал Князь: – так что пошли им в трюм минералочки.
– А если откажутся? – уточнил Рыжий. И почувствовал, что зря спросил. И так ведь ясно.
– Тогда пусть доктор их осмотрит, – в голосе Князя и впрямь послышалось раздражение, но объяснялось оно другим. – Объявивших голодовку пленных должен осматривать врач, вот пусть и осмотрит. Потому что если они у нас тут загнутся раньше времени, Отец сгоряча пожалуй объявит морскую войну Французской республике, да еще и выиграет, не дай бог.
– Доктор сейчас осматривает Тамару…
– А вот хватит ему осматривать Тамару! – резко оборвал Князь: – два укола сделать, чтобы девчонка до Москвы не проснулась, трудно что ли ему, хрену старому? Все, Рыжий. Я на аэродром. А вы разгружайте, разгружайте. Через час «Майя Плисецкая» со своей последней тайной на борту, должна быть готова к отплытию.
Это явно было не судно капитана Грина – трюмную дверь изнутри изъели ржавые разводы. Правда, это не мешало ей плотно и надежно прилегать к металлу переборки. Стекла в двери не предполагалось, но отверстие закрывала решетка. Можно было видеть длинный металлический коридор, узкий и низкий.
– Лесовоз мне передал в лизинг рыжий конопатый посредник со странным акцентом. По бумагам все было стерильно, будто в реанимации.
– Я давно подозревал, что настоящих сомалийских пиратских баронов следует искать не на Тортуге, а в Москве.
В дальнем конце коридора у трапа, задраенного люком, угадывалась кнопка тревоги. Раз в два часа по железному потолку слышались тяжелые шаги. Люк приоткрывался, и по трапу спускался человек в черном комбинезоне и маске. Осматривал, на месте ли дверь, не пора ли нажимать кнопку тревоги. И это единственные минуты, когда раскаленный, пахнущий железом и гнилью воздух в трюме слегка колыхался, создавая видимость прохлады.
Но на этот раз за тяжелой поступью над головой, за режущим уши визгом затвора люка и скрипом ступенек трапа последовал оклик. Хриплый, насмешливый, но зато по – русски:
– Эй, терпилы!
Гостей оказалось трое. Двое, поблескивая белками глаз в прорезях масок, остались у тревожной кнопки, держа пальцы на спусковых крючках своих неразлучных автоматов. Третий, самый крупный и плечистый, дошел до двери, отпер здоровенным ключом и осторожно вошел в трюм.
Четверо пленников в четырех углах квадратного помещения лежали и сидели на досках от разбитых ящиков. Симметрия объяснялась просто – в стены было вделано именно четыре талевых кольца, и короткие цепи от стянутых за спиной рук каждого тянулись именно к ним.