Кремлевский опекун

Решительно поднявшись по лестнице, Владимир Андреевич ворвался в комнату и буквально онемел. Его взору предстала весьма откровенная картина. Ее длинные светлые волосы развевались, как у амазонки, а спелые, налитые груди колыхались, как буйки на воде, в такт движениям. Добровольский не узнал в ней Настю. Разве это девчонка? Это же взрослая сексуальная женщина. Он возмутился, решив, что Дима притащил в дом какую-то девицу.

Любовная парочка не сразу его заметила, полностью поглощенная своим старым, как мир, и удивительным, как каждое новое открытие, занятием. Дима в ужасе вскочил с кровати. Еще не успевшая вернуться из сладкой бездны Настя так и осталась лежать во всей своей обнаженной красе. Добровольский все понял и похолодел от ужаса. Он не смог вымолвить ни слова, резко повернулся и выбежал из комнаты.

До вечера Владимир Андреевич сидел взаперти в кабинете. Димка остался в своей комнате, не в силах выйти из нее. Настя прислушивалась, переживала, ей было стыдно, но она надеялась, что ей удастся все объяснить, что у них с Димой любовь, что у них чувства. Что можно с этим поделать? Страсть не грех, если есть настоящая любовь, которая не знает запретов и границ.

Добровольский появился в столовой только к ужину и был мрачнее тучи. Дима виновато попытался начать разговор, но он резко его остановил, вытянув вперед руку:

– Не сейчас! Обсудим все после ужина. У меня для вас есть важная информация.

Выпив чай в гробовом молчании, влюбленные с нетерпением и тревогой ждали, что им скажет опекун. Тот долго не решался начать и задумчиво глядел перед собой.

– Дмитрий, – начал он тихим, но твердым голосом, – ни ты, ни Настя не помните, как вы попали в детский дом. Скажи, тебе никогда не казалось, что вы с Настей раньше были знакомы?

Дима настороженно покачал головой, он не понимал, куда клонит Владимир Андреевич.

– Я смотрел ваши документы. В них действительно нет ничего интересного и примечательного – обычные справки, как у всех детей, в раннем возрасте потерявших родителей при невыясненных обстоятельствах. И фамилии вам дали уже в детском доме. То есть, к сожалению, достоверно никто и ничего не знает о вашем происхождении... – Добровольский опять замолчал, подбирая нужные слова. – Так вот, мне не так давно удалось кое-что разузнать, правда, пока без подробностей и деталей. Я не хотел вам говорить, пока не восстановлю полную картину – как вас зовут по-настоящему, кто ваши истинные родители. Не хотел, но теперь, видимо, опоздал. Вот это... – он смутился, – то, что я видел... Вы больше никогда не должны этого делать. Я не ханжа, и причина, честно говоря, даже не в вашем возрасте. Хотя и это полное безобразие! – Он выдержал паузу, а потом произнес те слова, которые перевернули все: – У меня есть сведения – и они не подлежат сомнению – что вы происходите из одной семьи!

Дима растерянно посмотрел на Добровольского. Он не хотел знать эту информацию. Настя ничего не понимала, до нее, в силу некоторой объективной заторможенности ума, медленно доходил смысл услышанного.

– Из одной семьи? У меня не было семьи... Что вы хотите этим сказать? – Голос Димы дрожал от волнения.

– Была семья. И ты, кажется, меня верно понял. Я хочу сказать, что вы с Настей брат и сестра!

– Как это? Нет! – непроизвольно воскликнула Настя.

Сердце у нее словно оборвалось. Она наконец-то тоже поняла, что имеет в виду их опекун.

– Этого не может быть! Мы не брат и сестра. Мы муж и жена. Почти что... Я бы знала... я бы почувствовала... Мы никогда раньше не видели друг друга.

Узнай она раньше, хотя бы полгода назад, что Димка ее родной брат, душа бы прыгала от счастья. Еще бы! Рядом с ней появился родной человек! Она всегда тайно мечтала об этом, еще в детдоме тешила воображение, часто в деталях рисовала эту счастливую сцену, поощряла в себе чувства, которые будет испытывать. От этих наивных детских фантазий на душе становилось легче.

И вот... Сенсационная новость не принесла ни радости, ни облегчения. Только обреченное осознание страшного греха. Теперь они останутся один на один со своей сокровенной тайной. И еще – им запрещено любить друг друга. Да и как можно любить, если они брат и сестра? А как теперь сказать мужчинам о том, что она беременна? Своим природным острым женским чутьем она ясно ощутила, что над их будущим ребенком нависла грозная опасность. Нельзя об этом никому говорить. Они заставят ее сделать аборт. Нет! Только не аборт! Она не хочет аборта. Она не позволит аборта! Это все неправда, никакие они не брат и сестра. Добровольский специально так говорит. Если он не знал об этом, когда забирал их из детдома, откуда узнал сейчас? Впрочем, какая уже сейчас разница. Главное, чтобы никто пока не узнал про ребенка...