Кремлевский опекун

– Екатерина Степановна, присяжные у нас грамотные люди и смогут разобраться, как это квалифицировать: как подглядывание в замочную скважину или как борьбу гражданки Воротниковой за чистоту валдайских нравов. И прошу не перебивать прокурора. Вы получите свидетеля, когда наступит ваша очередь задавать вопросы.

Слушая этот диалог, Бахтин остался удовлетворен – судья отпустила комплимент в адрес присяжных, на который даже прокурор не отреагировал, и тем самым, своей интонацией, зафиксировала достаточно принципиальный момент по отношению к этой старой сплетнице Воротниковой.

Дальше Черняк не прерывала ни судью, ни прокурора, тем более что показания Воротниковой ничего существенного, способного повлиять на ход судебного следствия, не содержали. Как видно, прокурор внес ее в свой список, руководствуясь исключительно эмоциональными соображениями.

– Уважаемая гражданка Воротникова, – начал Бахтин, когда пришел его черед, – вы отметили в своих показаниях, что подсудимый на ваших глазах склонял к сожительству и одновременно развращал несовершеннолетнюю Настю Уфимцеву. Откуда вам это известно?

– Да как откуда? Весь город это знает!.. Чего мы здесь тогда сидим?

– Но вы лично от кого это узнали? Или видели собственными глазами?

– Ты, милый, глупости тут не городи! Я что, потвоему, свечку, что ли, держала? Они сами не скрывают, что того...

– То есть вы хотите сказать, что либо Сироткин, либо Уфимцева сами вам об этом рассказали? Так сказать, пожаловались друг на друга?

Присяжные с трудом сдерживали улыбки. Надо заметить, что когда слово брал Бахтин, они мгновенно оживали.

– Ничего они такого не говорили.

– Тогда на каком основании вы пришли к подобному заключению?

– Но они же... – Воротникова совершенно растерялась.

– Из вашего ответа следует, что лично вы никакой конкретной информацией и фактами не располагаете, а излагаете суду версию, почерпнутую из весьма недостоверных источников. – Бахтин как бы невзначай взял со стола номер злополучной газеты и сделал многозначительную паузу. – Кроме того – на суде вы, правда, об этом не говорили, но в своих письменных показаниях во время предварительного следствия вы недвусмысленно указали, что Сироткин заставлял Уфимцеву заниматься сексуальными извращениями и издевался над ней. Это очень серьезное обвинение. Если вы и сейчас не отказываетесь от своих письменных показаний, то...

Гришайло напрягся и покраснел. Он, честно говоря, совсем забыл, что следователь посоветовал Воротниковой на всякий случай вставить в заявление несколько подобных фраз.

– Кто же они? Конечно, извращенцы! – Свидетельница почувствовала себя на коне.

– Прежде всего из ваших показаний явствует, что извращенец только Сироткин, а Уфимцева его жертва, хотя сама она жалоб на подобное обращение не подавала. В связи с этим у меня к вам еще пара вопросов, и закончим. Позвольте спросить, когда вы наблюдали за утехами Сироткина и Уфимцевой на этой самой крыше? Два года назад? Год назад?

– Как тепло стало, так и наблюдала. В мае это было. Точно, в мае.

– Прошу присяжных обратить внимание на то, что «в мае». Справочно напомню, что у Сироткина и Уфимцевой «к маю» уже родилась дочь. Не правда ли, странно? Интересно, чего он ее «в мае» совращал? И уж тем более склонял к сожительству?

Волна безудержного смеха охватила сцену, где, едва сдерживаясь, позволили себе улыбнуться даже судья и Сироткин, а в зале – Настя, спрятавшая лицо в платок и прижавшаяся к Добровольскому. Если бы в зале находился Багрянский, он, как и обещал, закричал бы «браво».

Внутренне ликуя, но якобы ничего не замечая, Бахтин задал второй вопрос:

– Позвольте теперь полюбопытствовать, уважаемый свидетель, что лично вы понимаете под сексуальными извращениями?

Воротникова немного замялась от смущения:

– Как что? Ну, то, когда люди не муж и жена, а так... вот этим самым занимаются...

– По-вашему получается, что все пары, которые не состоят в законном браке, извращенцы?

– Конечно, извращенцы! Как же можно, если не зарегистрированные?

– А если они не венчанные? – не выдержал и поддел кто-то из присяжных. Похоже, это была Заломова.

Вновь раздался смех.

– Спасибо за помощь, – стремительно отреагировал на эту реплику Бахтин, обращаясь к молодой заседательнице. – Так, господа, вы у меня хлеб отберете.

Бахтин сиял. Где бы он ни вел процесс, отношение присяжных было для него крайне важно. В этом Борис Фиратович мало чем отличался от прокурора Гришайло.

– Прошу тишины! – потребовала Зуева.

– Не вижу больше смысла задавать вопросы свидетелю, – заявил Бахтин, довольный произведенным эффектом. – Хотя нет, совсем забыл. Свидетель Воротникова, вы видите над последним рядом картину?

Свидетельница обернулась и посмотрела туда, куда указывал защитник.

– Это чего я должна видеть?

– Простите, но там висит живописное полотно. Что на нем изображено?

– По-моему, букет цветов, – наконец вымолвила свидетельница.

– Да ну? – Адвокат был явно озадачен ответом.

– А что?

– Ничего особенного, свидетель. А скажите, у вас дома есть бинокль?

– Зачем он мне? У нас дома моряков нет.

– Отлично. А очками вы пользуетесь?