Кремлевский опекун

– Пользуюсь, – недоуменно ответила гражданка Воротникова и с гордостью добавила: – Только когда пишу или деньги считаю.

– Понятно, – сухо подчеркнул сказанное адвокат. – Тогда ответьте на последний вопрос: как вы могли распознать с расстояния ста метров, что делали Сироткин и Уфимцева на крыше своего дома? Что оба были раздеты? Что занимались развратными действиями? Впрочем, вопрос мой чисто риторический. Вы и с расстояния пятнадцати метров не разглядели, что на картине изображен мужчина. Кстати, Александр Сергеевич Пушкин. Его пышную шевелюру вряд ли можно спутать с букетом. Вы свободны, свидетель. – И уже обращаясь к судье и присяжным, Бахтин игриво добавил: – Если у обвинения окажутся все такими же всевидящими свидетелями, надеюсь, долго нам проводить здесь время не придется. А вы, подсудимый, скоро обниметесь со своей возлюбленной. Надеюсь, прокурор не сочтет это развратными действиями?

Несмотря на свою внешнюю неповоротливость колобка, Гришайло резко вскочил. «Ах, так! – хотел крикнуть он, – вы еще смеете выставлять меня на посмешище в присутствии земляков? Ну, хорошо, посмотрим, как вы сейчас запоете!» Но вслух, обращаясь к судье, он смиренно попросил повторно вызвать на допрос свидетеля Добровольского.

«Все-таки решился», – подумал Бахтин. Разумеется, он прекрасно понимал, что эффектно выиграть маленькую схватку еще не означает, что выигран весь бой. Пока обвинение его подзащитного так и осталось непоколебимым: изнасилования и совращения несовершеннолетней, кроме подсудимого и пострадавшей, никто не опроверг. Впрочем, кто может подтвердить?

Судья Зуева, как этого ей и не хотелось, вновь пригласила Владимира Андреевича на свидетельское место.

– Скажите, свидетель, вы знали, что гражданин Сироткин и гражданка Уфимцева брат и сестра? – задал свой коронный вопрос прокурор.

– Вы опять ведете дело к инцесту? – строго спросила судья. – Мы же договорились, что тема не обсуждается.

– Уверяю, ваша честь, упомянутое вами слово я даже не собирался произносить в этом зале.

– Отвечайте, свидетель. – У судьи больше не было аргументов.

– Я не знал этого, когда забирал их из детских домов, – пояснил Добровольский.

– А позже? Позже у вас появилась такая информация? – не уступал Гришайло.

– У меня и сейчас нет достоверной информации на этот счет, – невозмутимо продолжал Владимир Андреевич.

– Но вы говорили Уфимцевой и Сироткину, что они брат и сестра?

– Возражаю. Это провоцирование свидетеля на дачу показаний против самого себя! – возмутился Бахтин.

– Вопрос достаточно простой, и свидетель не высказывает недовольства, – попыталась урезонить его Зуева.

– Вопрос провокационный, поскольку если обвиняющая сторона хочет выявить с его помощью степень информированности Уфимцевой и Сироткина при вступлении их в половую связь – а другой убедительной причины я просто не вижу, – то можно сделать это другими методами. Например, элементарно спросить Владимира Андреевича, прислушивались ли вообще подопечные к его словам?

– В целом они были послушными ребятами, – не ожидая повторения вопроса от судьи или прокурора, все так же ровно отметил Добровольский.

– Владимир Андреевич, вы говорили, что неплохо зарабатываете. А чем вы, собственно, занимаетесь, если не секрет? – Настала очередь Бахтина задавать вопросы свидетелю.

– Работаю в президентской резиденции. А вот чем занимаюсь?.. Вы правы, это действительно секрет, – ответил Добровольский.

Багрянскому, сидящему в кинобудке над залом, в этот момент показалось, что свидетель жутко недоволен вопросом и одновременно с этим смущен.

– Как же вам все-таки при решении об опекунстве попались на глаза фамилии Сироткина и Уфимцевой? Ведь существовал же какой-то хотя бы формальный повод? Даже отмечая цифры в «Спортлото», человек чем-то руководствуется. Хотя бы интуицией.

Добровольскому так и хотелось закричать во весь голос: «Оставьте меня в покое! Я руководствовался своим прошлым, о котором вы ничего не знаете. И знать не должны. Прошу, умоляю, не напоминайте мне о нем!» Но ни один мускул не дрогнул на лице бывшего военного. Он лишь кашлянул и тихо сказал:

– Вы правы. Наверное, мною двигала интуиция. Я не помню...

Настя внимательно слушала все вопросы и ответы, которые доносились до нее со сцены. Но старалась никак не выражать своих эмоций. Возможно, это была та единственно верная реакция женщины, которая позволяла уберечь, защитить их с Димкой еще не родившегося на свет второго ребенка и не убить в нем желания появиться в этом безумном и жестоком мире.

В отличие от судьи и присяжных сенсационная информация о том, что они с Димой брат и сестра, не стала для нее откровением. Вот когда Добровольский впервые сказал им об этом, она действительно ужасно растерялась. Он вынужден был сказать, потому что неожиданно выяснил, что их стало связывать между собой.

В тот злополучный для них день Владимир Андреевич раньше времени вернулся домой. Он уверенно, как всегда, хлопнул дверью. Это было у них своеобразным сигналом, чтобы Настя сразу же подала обед. Но на первом этаже было пусто.